Оуэн Гриффит покраснел еще больше. Сейчас он выгляделвоплощением застенчивости.

— Прошу прощения.., я.., я задумался.., правда.., я незаметил вас…

Джоан, однако, была безжалостна.

— Казалось бы, я обычного, среднего роста.

— Все-таки ниже среднего, — твердо прошептал я ейи снова повернулся к Гриффиту.

— Знаете, доктор, мы с сестрой хотели бы спросить — нелучше ли будет Миген пару дней побыть у нас. Как вы думаете? Не хотелось бынавязываться, но ей, бедняге, сейчас, должно быть, очень нелегко. Как, повашему мнению, посмотрит на это мистер Симмингтон?

Гриффит на мгновенье задумался.

— Это было бы великолепно, — сказал оннаконец. — Девушка она странноватая, нервная и неплохо было бы, если быона смогла хоть на пару дней отключиться от всего этого. Мисс Холланд творитпрямо чудеса, но работы у нее, правду говоря, выше головы и с мальчиками, и ссамим Симмингтоном. Он совсем расклеился — сломленный человек.

— Это было, — заколебался я, — самоубийство?Гриффит кивнул.

— Да. О несчастном случае не может быть и речи.Написала на клочке бумаги: «Больше не могу». Анонимка пришла, видимо, вчеравечерней почтой. Конверт лежал на полу у ее стула, а само письмо она скомкала ибросила в корзину.

А что там…

Я умолк, напуганный собственным вопросом. — Прошупрощения, — извинился я. Гриффит мимолетно, невесело усмехнулся.

— Почему бы и нет? Письмо все равно будут зачитывать наследствии, этого никак не избежать. Письмо, как и все остальные, — в томже мерзком стиле. Основная мысль — что их второй мальчик, Колин, не сынСиммингтона.

— И вы думаете — это правда? — воскликнул янедоверчиво.

Гриффит пожал плечами.

Трудно сказать. Я здесь всего пять лет. Насколько я могсудить, Симмингтоны были спокойной, счастливой супружеской парой, любили другдруга и обожали обоих ребят. Правда, мальчик совсем не похож на родителей — унего рыжеватые волосы — но дети часто наследуют внешность от бабушки или деда.

— Именно это отсутствие сходства и могло дать повод дляинсинуации. Отвратительный, совершенно случайно направленный удар.

— Однако он, по всей видимости, попал в цель, —отозвалась Джоан. — Иначе почему бы миссис Симмингтон убила себя?

Гриффит, тем не менее, не согласился.

— Вовсе не уверен в этом, — сказал он. — Онауже некоторое время была не вполне здорова — неполадки с нервами, бывалиприступы истерии. Я лечил ее. Возможно, это грубое, непристойное письмо вызвалоу нее такой острый приступ депрессии, что она решила покончить с собой. Бытьможет, уговорила себя, что муж не поверит ей, если она начнет оправдываться, ачувство позора и отвращения достигло такой силы, что она перестала отвечать засвои поступки.

— Самоубийство в состоянии временной потерирассудка, — сказала Джоан.

— Совершенно верно. Думаю, что именно эту точку зренияя и смогу высказать на следствии.

Мы с Джоан вошли в дом. Двери были открыты и было прощепрямо войти, чем звонить, тем более, что изнутри слышался голос Элси Холланд.

Она уговаривала Симмингтона, сидевшего в кресле и,действительно, походившего на тело, лишенное души.

— Нет, нет, мистер Симмингтон, вам правда надо поесть.Вы же почти не завтракали и вчера вечером не съели ни крошки. А тут еще такойшок и все прочее! Еще заболеете, а ведь вам теперь надо собрать все силы. Так идоктор сказал, когда уходил.

— Большое спасибо, мисс Холланд, — ответил почтибеззвучно Симмингтон, — но…

— Чашечку крепкого чаю, — сказала Элси Холланд ипроворно поставила эту чашечку перед ним.

Я бы лучше дал бедняге порядочную порцию виски с содовой. Вэтом он действительно нуждается. Тем не менее он взял чай и благодарнопосмотрел на Элси:

— Не знаю, как и благодарить вас за все, что вы для нассделали и делаете, мисс Холланд. Огромное спасибо!

Девушка зарумянилась, явно польщенная.

— Ну что вы — я с радостью сделаю все, чтобы толькопомочь вам. О детях не беспокойтесь, я за ними присмотрю. Служанок я ужеуспокоила. Если я могу сделать еще что-нибудь, может быть, написать письма иликуда-нибудь позвонить — вы только скажите.

— Большое спасибо, — повторил Симмингтон. Элсиобернулась и, заметив нас, выбежала в холл.

— Ужасно, правда? — почти прошептала она. Глядя нанее, я думал, что это и впрямь очень милая девушка. Спокойная, сообразительная,когда нужно — практичная. Красивые голубые глаза чуть покраснели, доказывая,что она не лишена чувств и поплакала над смертью хозяйки.

— Можно на минутку поговорить с вами? — спросилаДжоан. — Не хотелось бы затруднять мистера Симмингтона.

Элси кивнула и провела нас в столовую.

— Для него это было ужасно, — сказала она. —Такой удар! Кто бы подумал, что такое может случиться? Хотя сейчас я сознаю,что она уже некоторое время была какой-то странной. Все время нервничала иплакала.

Я думала, что она нездорова, хоть доктор Гриффит и говорилвсегда, что ничего серьезного у нее нет. Ее все раздражало и злило, временамипросто непонятно было, как ей угодить.

— Мы пришли, — сказала Джоан, — спросить,можно ли взять Миген на пару дней к нам, конечно, если она сама захочет.

Элси Холланд удивленно посмотрела на нас.

— Миген? — нерешительно проговорила она. — Поправде говоря, не знаю. По-моему, это очень мило с вашей стороны, но она такаястранная девочка! Никогда не знаешь, что от нее можно ожидать.

— Нам казалось, что это могло бы быть полезно, —неуверенно ответила Джоан.

— О да, нам бы это очень помогло. Знаете, мне сейчасприходится смотреть за обоими мальчиками (сейчас они с кухаркой), да и бедныймистер Симмингтон нуждается, чтобы за ним кто-то ухаживал, как за ребенком.Работы полные руки, просто голова кругом идет. У меня даже не было временипоговорить с Миген. По-моему, сейчас она в мансарде наверху, в старой детскойкомнате. Хотела, наверное, ото всех спрятаться. Не знаю…

Джоан мигнула мне, и я, выскользнув из столовой, взбежалнаверх по лестнице.

Старая детская была наверху, под самой крышей. Я открылдвери и вошел. Внизу, в столовой, окна выходили в сад и шторы были подняты,здесь же, в комнатке, окна выходили на улицу, они были опущены до самого низу.

В хмуром, сером полумраке я увидел Миген. Она сидела,съежившись, на кушетке, поставленной у стены, и с первого взгляда напомнила мнекакого-то перепуганного, прячущегося звереныша, словно бы окаменевшего отстраха.