– Раз надо – значит, надо, – согласился покладистыйприятель, – сейчас перезвоню.

Через пятнадцать минут он сообщил, что никакую больнуюдевушку никто не ищет.

– Может, в каком-нибудь в другом отделении милиции, –вздохнула я. Генка захихикал:

– Молчи уж лучше, если не знаешь. Вся информация о пропавшихскапливается централизованно, в компьютере. Вчера, например, исчезли дваподростка и мужик, позавчера – три старухи, днем раньше – пожилой военный…Никаких молоденьких с кривыми мозгами не наблюдалось. Ну, покедова. Да, имей ввиду, если надо кого в Крюковскую колонию запихнуть, я с дорогой душой, толькосвистни!

– Никого никуда сажать не надо, – отрезала я и повесилатрубку.

Странно, что родственники не побеспокоились. Кажется,начинают сбываться мои худшие предположения. Они просто были рады избавиться отбольной, а, может, сами выгнали ее на улицу? И как поступить? Сдать ее вмилицию?

Я аккуратно приоткрыла дверь в спальню. Верочка сидела уписьменного стола с карандашом в руке.

– Что ты делаешь?

– Рисую, – тихо ответила девушка.

Я глянула на листок и восхищенно зацокала языком. Точными,уверенными штрихами Вера изобразила прыгающую через барьер лошадь. Она быланарисована изумительно и выглядела как живая.

– Да ты художница!

– Не знаю, – улыбнулась Вера. – Наверное. Руки сами карандашсхватили. Знаешь, как здорово рисовать, смотри, это ты.

Моментальными движениями она провела несколько линий, и яуставилась на свой шарж. Здорово. Кое-какие черты лица утрированы, но не зло,как иногда делают карикатуристы. И это явно я.

– Ну надо же! Попробуй вспомнить, кто тебя научил?

Вера задумалась, потом покачала головой:

– Ничего, совсем ничего не помню, только лестницу…

– Лестницу?

– Ну да, иду по ступенькам, выхожу на улицу, холодно… Всеиду и иду, а людей нет. Тут ты.

Так, значит, она живет на Сонинской улице, и круг поисковзначительно сужается. Сколько там домов? Я вытащила из стенки подробную картуМосквы и принялась ее изучать. Сей топографический шедевр преподнесла мненевесть зачем на день рождения Наташка. Скорей всего, его ей кто-то подарил, аона решила избавиться от ненужной вещи, оттащив мне. Но вот сейчас картапригодилась. Я нашла Сонинскую улицу и присвистнула. Сорок два дома, и еще нанее выходит с десяток мелких улочек. Да, бегать по квартирам можно полжизни.Нужно искать другой путь, но какой?

– Можно выпить чаю? – вдруг спросила Вера.

– Конечно, сейчас заварю.

Но девушка опередила меня, первой вошла в кухню, налила вэлектрочайник воду и щелкнула рычажком. Я глядела на нее во все глаза.

– Кажется, у меня дома есть подобный чайник, – пробормоталаВера, – но кухня у нас больше и холодильник не такой!

– Какой?

– Серый, с двумя дверцами, – протянула Вера.

Я вздохнула. Серый, с двумя дверцами! Похоже на “Филипс”.Позавчера забрела в “М-Видео” и полюбовалась на товары. Огромный рефрижераторневольно привлек внимание. Цена – фантастическая. Восемьдесят пять тысяч!Размер – гигантский. Я еще подумала, какая же кухня должна быть у людей, чтобывместить такого монстра. И вот оказывается, что дома у Веры стоит нечтоподобное.

– Да, – продолжала девушка более уверенно, – серый. Справатакие лоточки для яиц, тридцать штук влезает, сверху места для банок и бутылок,а слева контейнеры прозрачные и стеклянные полочки…

Чайник вскипел, Верочка налила в чашку кипяток и приняласьполоскать в нем пакетик чая. Я глядела в окно. В голове никаких идей, простокакая-то торричеллиева пустота. Внезапно мой взгляд упал на лежавшую натабуретке ночную сорочку. Вчера мы дали Вере пижаму, а ночнушку забыли накухне. А с утра косяком пошли разнообразные события, и про ситцевую рубашечкумы позабыли. Я взяла в руки сей невесомый предмет, решив замочить ночнушку, авечером выстирать. Мы никак не наберем денег на стиральную машину. А рубашка-тоотличного качества, и не ситец это вовсе, а самый настоящий батист. К боковомушву прикреплен ярлычок “Живанши” . Дорогая, должно быть, вещь и такая приятнаяна ощупь. И тут на изнанке подола мелькнула метка. Я пригляделась “КоролеваАлла. 1-й отряд”, рядом был пришит кусочек белой ткани с буквой и цифрами“Л-361854”. Так. Насколько помню, раньше всем детям, выезжавшим в пионерскиелагеря, велели пришивать на вещи подобные метки. У меня до сих пор естьситцевый халатик, где, между прочим, на подоле значится: “Виола Тараканова”. Авторая бирка – это для прачечной. Нет, как здорово все складывается, дело замалым – найти приемный пункт и порасспрашивать сотрудников. Может, кто знаетэту Королеву Аллу. На всякий случай я поинтересовалась:

– Верочка, а твоя фамилия не Королева? Девушка отложилаложку и без тени сомнения ответила:

– Думаю, нет.

– Почему?

– Она мне не нравится.

Ну надо же, какой сильный аргумент! Мне, между прочим, тожене нравится фамилия Тараканова, но ведь живу же с ней всю жизнь!

Тут в дверь затрезвонили. В нашем доме определенноневозможно ни на минуту обрести покой. Что еще там случилось?

– Вилка! – завопила с порога Анечка Артюшина, наша соседкасо второго этажа. – Вилочка, она умирает!

Анечка два года назад вышла замуж и вскоре родила девочкуМашеньку. Дочка оказалась шаловливой, бедная Анюта лишилась сна и покоя. Но ещехуже стало, когда Машка, покачиваясь на толстеньких ножках, начала осваиватьродную квартиру. У Анюты такая же “двушка”, как у нас, но для крохотной Машуниэто огромное пространство, неизведанная целина, полная увлекательных вещей.Опасности подстерегают ребенка на каждом шагу. Недавно Машка освоила новыйтрюк. Она взбирается на стул, потом на стол, идет по нему и… падает вниз, какперезревшая слива. Теперь, если мы приходим в гости, то, чтобы выпить чаю, надосначала снять со стола… стулья. Аня ставит их туда вверх ножками, а обиженнаяМашка ходит вокруг и бормочет.

– Няка Мака, няка!

– Правильно, – одобряет ее мать, – нельзя. Молодец Машка.

Но в Машкиной голове добрые материнские наставления незадерживаются, и каждый день активная девица совершает новые подвиги, и каждыйдень Анечка прибегает с воплем:

– Спасите, умирает!