– Так война у нас, – пояснила девушка, – русские с чеченцамидерутся, топай вперед, и наткнешься на своих. Да, вот еще, держи.

Кристя повертела в руках бумажку с непонятными значками.

– Это зачем?

– Тут написано, что ты немая, – пояснила спасительница, –вдруг на чеченцев наткнешься, – покажешь. Мы убогих почитаем, никто и пальцемне тронет, только платка не разматывай, это не принято, прикрывайся и глазаопускай, поняла?

Кристя кивнула.

– Ну иди, – велела добрая самаритянка.

– Тебе попадет, – прошептала Кристина.

– А, – махнула рукой девчонка, – я ихнюю семью ненавижу,живу в женах у старшего сына, никто мне ничего не сделает, твою комнатусвекровь запирает, вот ей точно секир-башка будет, давай двигай.

– Возьми браслетик на память, правда, там мое имя, а кактебя зовут? – спросила Кристя.

– Хафиза, – ответила девушка и вытолкала ее из сарая.

Стоял страшный холод. Кристина побрела по дороге, ноги,ослабевшие за несколько месяцев плена, плохо слушались, к тому же добраяХафиза, дав одежду, забыла про обувь, и Кристина шла в тоненьких туфельках.Наконец на тропинке попался стог. Девочка, как сумела, обернула ноги сеном.Стало теплее. Тропинка петляла туда-сюда, потом впереди показалась большаядорога. Кристина, боявшаяся теперь всех, легла в глубокую придорожную канаву ипринялась разглядывать тех, кто брел по бетонке. Никаких людей в военной формеона не заметила. Сначала протащилась довольно плотная группа горланящихчеченок, потом проехала машина, следом появилось несколько женщин с клетчатымисумками. Одна, задыхаясь, села на обочину, как раз возле того места, гдепряталась Кристина. Женщина была явно русская, с простым славянским лицом,усталым, но добрым. Так она встретила Зою. Выслушав Кристю, женщина вытащила изсумки старые, но целые кроссовки, теплые шерстяные носки и полбуханки хлеба.Они пошли вместе в сторону границы.

– Не надо тебе к военным, – поучала Зоя, – раз отец погиб, ародственников нет, значит, сдадут тебя в детский дом. Держись за меня, вместедо Москвы доберемся.

Зоя собственноручно вписала в свой паспорт Кристину в графу“Дети”.

– Скажем, что твое свидетельство о рождении потерялось, –объяснила она, – а мой паспорт цел, к тому же подтвержу, что ты – моя дочь, всеи поверят.

Она оказалась права. Ни у кого женщина с девочкой не вызвалиненужных подозрений.

– Нам бы только до Москвы добраться, – твердила Зоя, – тамРаиса поможет, родная кровь, сестра.

– Надо же, – тихо произнесла Тамара, – какая Зоя добраяженщина… была. Кристя улыбнулась:

– Она хорошая, только очень вспыльчивая, если чего не таксделаешь, запросто может по шее надавать, но потом быстро отходит и дажеизвиняется.

Я вздохнула. Наверное, у них с Раисой это было семейное,хорошо хоть Зоя не пила.

– Она меня спасла, – прошептала Кристина, – называла дочкой…

Голос девочки прервался, и она молча уставилась в окно.

У меня защемило сердце. Это сколько же должен пережитьребенок, чтобы разучиться плакать!

– И куда мне теперь? – пересилила себя Кристя. – В детдом?

Томуся хлопнула ладонью по столу:

– Никаких приютов. Если Зоя звала тебя дочерью, то мы тебететки. Тетя Виола и тетя Тамара. Впрочем, можешь звать нас просто по именам,все-таки родственники.

Кристя заморгала:

– Вы не поняли. Я не настоящая дочь Зои. У нее, правда,когда-то была девочка, но умерла в пять лет, она рассказывала, что всегдамечтала о дочери, но бог ребеночка отнял, а я вроде как на замену.

– Тебе сколько лет? – спросила я.

– Двенадцать, нет, тринадцать, – поправилась Кристя.

– Ладно, – велела Томуся, – теперь следует решить разныеформальности. Надо по-человечески проводить Зою, когда отдадут тело. Далееследует выправить Кристине хоть какие-нибудь документы, устроить ее в школу,прописать… Голова идет кругом. Значит, так, – резюмировала Томуся, – мы сейчаспоедем на “Речной вокзал”, в наш любимый магазин, и купим Кристе все самоенеобходимое.

Только не подумайте, что там расположен бутик Версаче. Нет,на улице Смольной открыт отличный магазин секонд-хэнд, торгующий практическиновыми, но вышедшими у них, на Западе, из моды вещами. Там можно найти все,причем приличного качества. Ну какая нам, в конце концов, разница – узкиеджинсы или широкие… Вот только обуви нет, за ботиночками приходится ездить нарынок “Динамо”, что пробивает гигантскую брешь в бюджете.

Внезапно из гостиной раздалось покашливание.

– Ой, – пробормотала Томуся, – совсем забыла про Веру, с нейтоже проблемы…

Да, и немаленькие. Но Тамару не так легко сбить с толку.

– Хорошо, поступим так, – заявила подруга, – я занимаюсьКристиной, а ты Верой, разделим заботы пополам. Сначала едем в секонд, а потомко мне на службу.

Томочка работает в расположенной у нас во дворе школевоспитательницей группы продленного дня. Очень подходящее для нее занятие,ничего, кроме доброты к младшеклассникам, там не требуется. Служба начинается втри часа дня и заканчивается, как правило, около шести вечера, когда задетишками прибегают взмыленные мамы.

– Давай, Кристя, – поторопила Томуся, – едем за обновками.

Они мигом собрались и убежали.

Я в задумчивости села у телефона. С чего начать?

Пальцы сами быстро набрали номер телефона Гены Новикова. Онжурналист, ведет в крупной газете криминальную хронику…

– Новиков, готов записать ваше сообщение, – пробубнил Генка.

– Генасик, ты хвастался, что имеешь кучу связей в МВД.

– Ага, – радостно подтвердил друг, – в Главное управлениеисполнения наказаний дверь ногой открываю. Выкладывай сразу проблему.Кого-нибудь осудили, и надо, чтобы попал в Крюковскую колонию, в Зеленоград?

– Нет, Геночка, слава богу, пока все на свободе. Можешь тыузнать по своим каналам, не объявлен ли по Москве розыск молодой психическибольной женщины, потерявшей память. Она ушла вчера из дому в одной ночнойрубашке и тапочках…

– Легко, – весело ответил Генка. – А тебе зачем?

– Надо.