Это она из-за сына, решил Родионов, рассматривая в зеркалесвое небритое отражение. У нее голова занята Сильвестром и тем, что наговорилпо телефону тот придурок.

Аркадий Воздвиженский был не только «неорганизованным», ноеще и крайне равнодушным человеком. Он знал за собой эту черту и старалсявсячески ее маскировать — там, где ему представлялось нужным. Он особенновнимательно слушал собеседников, до коих ему не было никакого дела, но которыемогли пригодиться в его дальнейшей жизни и карьере, и прослыл оченьвнимательным и чутким человеком. Он оказывал нужным ему людям мелкие услуги,которые ему самому ничего не стоили, но казались важными тем, кому он ихоказывал, и прослыл отзывчивым. Вот, к примеру, он предложил Маше заехать за еесыном в школу, и она наверняка преисполнилась благодарности и еще раз убедиласьв том, какой ее шеф душевный человек!

А он вовсе не от душевности, а от равнодушия предложил-то!

Ну, какая ему разница, с сыном ехать или без оного?!

Секретаршина семья не имела к нему никакого отношения, иникогда он ею не интересовался, и поэтому сейчас ему было как-то… непривычно,что ли. Он никогда не интересовался тем, что происходит с Машей за порогом егоквартиры — куда она идет и что делает там, куда пришла, и что представляютсобой ее родители и есть ли у нее, скажем, садовый участок под Егорьевском. Атут вдруг сын Сильвестр оказался вполне материальным, и Родионова это… смущало.Он неожиданно подумал, что если ему двенадцать, а Маше двадцать девять, значит,она родила его в нежном возрасте семнадцати лет, и это показалось ему странным.

Или ей не двадцать девять, и он все перепутал?…

Это тоже от равнодушия, сказал он себе. Тебе нет дела ни докого, кроме твоих героев. Вот и до Маши никакого нет. Просто тебе с ней удобно,гораздо, гораздо удобнее, чем с ее предшественницами и предшественниками.

Лифт тренькнул, разъехались блестящие двери, и Родионоввышел на пустынную площадку шестого этажа. Здесь никто никогда не курил, нетолкался, не обменивался новостями, не шептал друг другу в уши свежие сплетни.Здесь было чисто, чинно, хорошо пахло, и ни один звук сюда, в «поднебесную», недолетал «снизу», оттуда, где обитали простые смертные с их простыми радостями ипечалями.

Родионов усмехнулся своему трепету, который испытывал противжелания, и нажал белый квадратик на стене.

Он чувствовал, что невидимый Большой Брат изучает его вглазке камеры, словно в щели прицела, внимательно и равнодушно, как он сам,Родионов, изучал весь мир. Потом в мозгах дверного механизма запищало, иписатель толкнул тяжелую дверь с матовым стеклом.

В святая святых самого крупного, успешного и процветающегоиздательства этой страны было прохладно и еще более тихо, пахло кофе, цветами икакой-то парфюмерией.

Родионов перехватил портфель другой рукой — от неловкости.

Дьявол!… Я не хочу и не буду… переживать. Я самостоятельныйчеловек тридцати восьми лет от роду, сделавший собственные деньги и имеющийсобственные мозги. Я уже написал почти двадцать книг и напишу еще сорок! Яникого и ничего не боюсь. Меня нельзя заставить есть борщ против моего желания.

— Здравствуйте, Катя.

— Здравствуйте, Дмитрий.

— А Марков у себя?…

— Да, — с некоторым сомнением произнесла секретарша. — Выдоговаривались? Потому что мне никто ничего не сказал, и Марья Петровна незвонила.

Родионов не сразу сообразил, что Марья Петровна — это егоМаша.

— А… она не звонила, потому что я не собирался заезжать.Если Марков занят, я не буду настаивать на встрече.

Ну, слава богу, он занят!…

Про Машины проблемы и странные телефонные звонки Родионов давнопозабыл.

— Нет, нет, — заторопилась секретарша, — я сейчас спрошу.Может быть, вам пока кофе сделать или чаю зеленого? Или минеральной воды?

— Кофе и воды, — решил Родионов. Еще оставалась некотораянадежда на то, что издатель его не примет. Впрочем, что за глупости?! Развекогда-нибудь Марков его не принимал?

— Валентин Петрович, к вам Родионов.

Катя послушала, что говорит ей трубка, улыбнулась ДмитриюАндреевичу приятной улыбкой и вышла из-за конторки.

— Проходите, пожалуйста. Кофе я вам в кабинет подам.

Надо идти. Отступать некуда.

В просторном кабинете было привольно и прохладно, элегантнои стильно, однако богатство в глаза не лезло, не свисало со стен в виде полотенАйвазовского, не покрывало пол в виде шелковых китайских ковров, не торчало настолах в виде курительных трубок и пепельниц из чистого английского серебра.Впрочем, отсутствием вкуса Валентин Марков никогда не страдал, как иотсутствием чувства юмора.

— Здравствуйте, Валентин.

— Здравствуйте, Дмитрий! Рад вас видеть. — Рукопожатие уМаркова энергичное, ладонь сухая и прохладная. — Надеюсь, вы приехали наспорадовать?

Порадовать — это значит привезти рукопись. Разочаровать —это значит рукопись не привезти.

— Боюсь, что нет, — заблеял Родионов самому себеотвратительным тенорком, — я еще ее не закончил. Мне не слишком много осталось,но все-таки пока я не могу сказать, что дело идет к концу. Я стараюсь, новсякие обстоятельства…

Марков слушал, не перебивая. И про обстоятельства, и про то,что осталось немного, хотя на самом деле много, и про то, что на прошлой неделеу Родионова сделался насморк и из-за насморка он не мог полноценно трудиться, иеще про то, что в Москве жара, как обычно в конце мая, и про что-то столь жебессмысленное.

К концу речи Родионов себя ненавидел.

Марков же остался невозмутим, только чуть заметно пожалплечами под безупречной белой рубахой голландского полотна.

За это чуть заметное пожатие плеч, за странное выражение,мелькнувшее в лице издателя, за сигарету, которую он не торопясь вытащил и также не торопясь прикурил, Родионов готов был его убить. Этот человек, почтиодного с ним возраста и, насколько Родионову известно, не родившийся членоманглийской королевской фамилии, держался безукоризненно и очень продуманно —так, что тертый калач Родионов моментально начал чувствовать себя кругомвиноватым и практически ни на что не годным.

— Я все понимаю, — произнес Марков и посмотрел на своюсигарету. — Но у нас план, и мы опоздаем, если вы продержите рукопись еще,скажем, месяц. А типография? Вы же бизнесмен, Дмитрий, и не можете не понимать,что такое… обязательства.

Родионов чуть не завыл.

Да, да, он отлично понимает, что такое обязательства! Да, онзнает, что рукописи нужно сдавать вовремя! Да, он знает, что издательство наего задержках теряет время и деньги!!!