Ведьмак прикрыл глаза.

– Ну, хорошо, хорошо, ухожу. – Велерадподнялся. – Отдыхай. Слушай, Геральт. Прежде чем уйду, скажи, почему тыхотел ее загрызть? А, Геральт?

Ведьмак спал.

– Геральт.

Его разбудили ослепительные лучи солнечного света,настойчиво пробивавшиеся сквозь щели в ставнях. Казалось, солнце, стоящее ужевысоко, исследует комнату своими золотыми щупальцами. Ведьмак прикрыл глазаладонью, ненужным неосознанным жестом, от которого никак не могизбавиться, – ведь достаточно было просто сузить зрачки, превратив их ввертикальные щелочки.

– Уже поздно, – сказала Нэннеке, раскрываяставни. – Вы заспались. Иоля, исчезни. Мигом.

Девушка резко поднялась, наклонилась, доставая с полунакидку. На руке, в том месте, где только что были ее губы, Геральт чувствовалструйку еще теплой слюны.

– Погоди… – неуверенно сказал он. Она взглянула нанего и быстро отвернулась.

Она изменилась. Ничего уже не осталось от той русалки, тогосияющего ромашкового видения, которым она была на заре. Ее глаза были синими,не черными. И всю ее усеивали веснушки – нос, грудь, руки. Веснушки были оченьпривлекательны и сочетались с цветом ее кожи и рыжими волосами. Но он не виделих тогда, на заре, когда она была его сном. Он со стыдом и сожалением отметил,что обижен на нее – ведь она перестала быть мечтой – и что он никогда непростит себе этого сожаления.

– Погоди, – повторил он. – Иоля… Я хотел…

– Замолчи, Геральт, – сказала Нэннеке. – Онавсе равно не ответит. Уходи, Иоля. Поторопись, дитя мое.

Девушка, завернувшись в накидку, поспешила к двери, шлепаяпо полу босыми ногами, смущенная, порозовевшая, неловкая. Она уже ничем ненапоминала…

Йеннифэр.

– Нэннеке, – сказал он, натягивая рубаху. –Надеюсь, ты не в претензии… Ты ее не накажешь?

– Дурачок, – фыркнула жрица, подходя кложу. – Забыл, где ты? Это же не келья и не Совет старейшин. Это храмМелитэле. Наша богиня не запрещает жрицам… ничего. Почти.

– Но ты запретила мне разговаривать с ней.

– Не запретила, а указала на бессмысленность этого.Иоля молчит.

– Что?

– Молчит, потому что дала такой обет. Это одна из формсамопожертвования, благодаря которому… А, что там объяснять, все равно непоймешь, даже не попытаешься понять. Я знаю твое отношение к религии. Погоди,не одевайся. Хочу взглянуть, как заживает шея.

Она присела на край ложа, ловко смотала с шеи ведьмакаплотную льняную повязку. Он поморщился от боли.

Сразу же по его прибытии в Элландер Нэннеке сняла чудовищныетолстые швы из сапожной дратвы, которыми его зашили в Вызиме, вскрыла рану,привела ее в порядок и перебинтовала заново. Результат был налицо – в храм онприехал почти здоровым, ну, может, не вполне подвижным. Теперь же он сновачувствовал себя больным и разбитым. Но не протестовал. Он знал жрицу долгиегоды, знал, как велики ее познания в целительстве и сколь богата и разнообразнаее аптека. Лечение в храме Мелитэле могло пойти ему только на пользу.

Нэннеке ощупала рану, промыла ее и начала браниться. Все этоон уже знал наизусть. Жрица не упускала случая поворчать всякий раз, как толькоей на глаза попадалась памятка о когтях вызимской принцессы.

– Кошмар какой-то! Позволить самой обыкновенной упырицетак изуродовать себя! Мускулы, жилы, еще чуть-чуть – и она разодрала бы соннуюартерию! Великая Мелитэле, Геральт, что с тобой? Как ты мог подпустить ее такблизко? Что ты собирался с ней сделать? Оттрахать?

Он не ответил, только кисло улыбнулся.

– Не строй дурацкие рожи. – Жрица встала, взяла скомода сумку с медикаментами. Несмотря на полноту и небольшой рост, двигаласьона легко и даже с шармом. – В случившемся нет ничего забавного. Тытеряешь быстроту реакций, Геральт.

– Преувеличиваешь.

– И вовсе нет. – Нэннеке наложила на рану зеленуюкашицу, резко пахнущую эвкалиптом. – Нельзя было позволять себя ранить, аты позволил, к тому же очень серьезно. Прямо-таки пагубно. Даже при твоихневероятных регенеративных возможностях пройдет несколько месяцев, покаполностью восстановится подвижность шеи. Предупреждаю, временно воздержись отдрак с бойкими противниками.

– Благодарю за предупреждение. Может, еще посоветуешь,на какие гроши жить? Собрать полдюжины девочек, купить фургон и организоватьпередвижной бордель?

Нэннеке, пожав плечами, быстрыми уверенными движениямиполных рук перевязала ему шею.

– Учить тебя жить? Я что, твоя мать? Ну, готово. Можешьодеваться. В трапезной ожидает завтрак. Поспеши, иначе будешь обслуживать себясам. Я не собираюсь держать девушек на кухне до обеда.

– Где тебя найти? В святилище?

– Нет. – Нэннеке встала. – Не в святилище.Тебя здесь любят, но по святилищу не шляйся. Иди погуляй. Я найду тебя сама.

– Хорошо.

Геральт уже в четвертый раз прошелся по обсаженной тополямиаллейке, идущей от ворот к жилым помещениям и дальше в сторону утопленного вобрывистую скалу блока святилища и главного храма. После краткого раздумья онрешил не возвращаться под крышу и свернул к садам и хозяйственным постройкам.Там несколько послушниц в серых рабочих одеждах пропалывали грядки и кормили вкурятниках птиц. В основном это были молодые и очень молодые девушки, почтидети. Некоторые, проходя мимо, приветствовали его кивком или улыбкой. Онотвечал, но не узнавал ни одной. Хоть и бывал в храме часто, порой раза два вгод, но никогда не встречал больше трех-четырех знакомых лиц. Девушки приходилии уходили – вещуньями в другие храмы, повитухами и лекарками, специализирующимисяпо женским и детским болезням, странствующими друидками, учительницами либогувернантками. Но не было недостатка в новых, прибывающих отовсюду, даже изсамых удаленных районов. Храм Мелитэле в Элландере пользовался широкойизвестностью и заслуженной славой.

Культ богини Мелитэле был одним из древнейших, а в своевремя – и самых распространенных и уходил корнями в незапамятные, ещедочеловеческие времена. Почти каждая нелюдская раса и каждое первобытное, ещекочевое, человеческое племя почитали какую-либо богиню урожая и плодородия,покровительницу земледельцев и огородников, хранительницу любви и домашнегоочага. Большая часть культов слилась, породив культ Мелитэле.