Упырица вскочила, дрожа от неудержимой злобы и жаждыубийства. Геральт выжидал. Он уже выхватил меч и, чертя им в воздухе зигзаги,шел, обходил упырицу, следя за тем, чтобы движения меча не совпадали с ритмом итемпом шагов. Упырица не отскочила. Она медленно приближалась, водя глазамивслед за блестящей полоской клинка.

Геральт резко остановился, замер, поднял меч над головой.Упырица растерялась и тоже остановилась. Ведьмак, выписав острием двойнойполукруг, сделал шаг в сторону упырицы. Потом еще один. А потом прыгнул, вертямеч над головой.

Упырица съежилась, попятилась. Геральт был все ближе. Глазаего разгорелись зловещим огнем, сквозь стиснутые зубы вырвался хриплый рев.Упырица снова отступила, отброшенная мощью сконцентрированной ненависти, злобыи силы, излучаемой нападающим на нее человеком, бьющей в нее волнами,врывающимися в мозг и внутренности. До боли пораженная неведомым ей преждеощущением, она издала вибрирующий тонкий визг, закружилась на месте и в паникекинулась в мрачный лабиринт коридоров дворцовых подземелий.

Геральт, сотрясаемый дрожью, остановился посреди залы.

Один.

«Сколько же понадобилось времени, – подумал он, –чтобы этот танец на краю пропасти, эта сумасшедшая, жуткая пляска привела кжелаемому результату, позволила добиться психического слияния с противником,проникнуть в глубины сконцентрированной воли, переполнявшей упырицу. Волизлобной, болезненной, породившей эту уродину». Ведьмак вздрогнул, вспомнив тотмомент, когда он поглотил этот заряд зла, чтобы, словно зеркало, отразить его инаправить на чудовище. Никогда он еще не встречался с такой концентрациейненависти и убийственного неистовства. Даже у василисков, пользующихся самой дурнойславой.

«Тем лучше, – думал он, направляясь ко входу в склеп,огромной черной дырой темнеющему в полу. – Тем лучше, сильнее был удар,полученный самой упырицей». Это дает чуть больше времени на дальнейшиедействия, прежде чем бестия оправится от шока. Вряд ли он способен еще на однотакое усилие. Действие эликсиров слабеет, а до рассвета еще далеко. Нельзядопустить, чтобы упырица проникла в склеп до утренней зари, иначе весь трудпойдет насмарку.

Он опустился по ступеням. Склеп был невелик и вмещал трикаменных саркофага. У первого от входа крышка была сдвинута. Геральт достализ-за пазухи третий флакончик, быстро выпил содержимое, спустился в саркофаг илег. Как он и ожидал, саркофаг оказался двойным – для матери и дочери.

Крышку он задвинул только после того, как снова услышалсверху рев упырицы. Он лег навзничь рядом с мумифицированными останками Адды,на плите изнутри начертил Знак Ирген. Меч положил на грудь и поставил маленькиепесочные часы, заполненные фосфоресцирующим песком. Скрестил руки. Воплейупырицы он уже не слышал. Он вообще уже ничего не слышал: четырехлистныйвороний глаз и ласточкина трава набирали силу.

Когда Геральт открыл глаза, песок в часах уже пересыпался доконца, а значит, он спал даже дольше, чем следовало. Он прислушался – и ничегоне услышал. Органы чувств уже работали нормально.

Он взял меч в одну руку, другой провел по крышке саркофага,выговаривая формулу, затем легко сдвинул плиту на несколько вершков.

Тишина.

Он отодвинул крышку еще больше, сел, держа оружие наготове,высунул голову. В склепе было темно, но ведьмак знал, что на дворе светает. Онвысек огонь, зажег маленький каганец, поднял, на стенках склепа заплясалистранные тени.

Пусто.

Он выбрался из саркофага, занемевший, озябший. И тут увиделее. Она лежала на спине рядом с гробницей, нагая, без чувств.

Она не была красивой. Худенькая, с маленькими остренькимигрудками, грязная. Светло-рыжие волосы укрывали ее почти до пояса. Поставивкаганец на плиту, он опустился рядом с девочкой на колени, наклонился. Губы унее были белые, на скуле большой кровоподтек от его удара. Геральт снялперчатку, отложил меч, бесцеремонно поднял ей пальцем верхнюю губу. Зубы былинормальные. Он хотел взять ее за руку, погруженную в спутанные волосы. И тут,не успев нащупать кисть, увидел раскрытые глаза. Слишком поздно.

Она рванула его когтями по шее, кровь хлестнула ей на лицо.Она взвыла, другой рукой целясь ему в глаза. Он повалился на нее, схватил зазапястья, пригвоздил к полу. Она щелкнула зубами – уже короткими – перед еголицом. Геральт ударил ее лбом в лицо, прижал сильнее. У нее уже не было прежнихсил, она только извивалась под ним, выла, выплевывала кровь – его кровь, –заливавшую ей рот. Нельзя было терять ни минуты. Геральт выругался и сильноукусил ее в шею под самым ухом, впился зубами и стискивал их до тех пор, поканечеловеческий вой не перешел в тихий, отчаянный крик, а потом во всхлипывания– плач страдающей четырнадцатилетней девочки.

Когда она перестала двигаться, он отпустил ее, поднялся наколени, выхватил из кармана на рукаве кусок материи, прижал к шее. Нащупаллежащий рядом меч, приставил острие к горлу бесчувственной девочки, наклонилсяк ее руке. Ногти были грязные, обломанные, окровавленные, но… нормальные.Совершенно нормальные.

Ведьмак с трудом встал. Сквозь вход в склеп уже струиласьлипко-мокрая серость утра. Он направился к ступеням, но, покачнувшись, тяжелоопустился на пол. Просачивающаяся сквозь намокшую материю кровь бежала по руке,стекала в рукав. Он расстегнул куртку, разорвал рубаху и принялся обматыватьшею, зная, что времени осталось совсем мало, что он вот-вот потеряет сознание…

Он успел. И погрузился в небытие.

В Вызиме, за озером, петух, распушив перья в холодном,влажном воздухе, хрипло пропел в третий раз.

Он увидел побеленные стены и потолок комнаты надкордегардией. Пошевелил головой, кривясь от боли, застонал. Шея была перевязанаплотно, солидно, профессионально.

– Лежи, волшебник, – сказал Велерад. – Лежи,не шевелись.

– Мой… меч…

– Да, да. Самое главное, конечно, твой серебряный ведьмачиймеч. Здесь он, не волнуйся. И меч, и сундучок. И три тысячи оренов. Да, да,молчи. Это я – старый дуралей, а ты – мудрый ведьмак. Фольтест не устаеттвердить это уже два дня.

– Два?

– Ага, два. Недурно она тебя разделала, видно было все,что у тебя там внутри, в шее-то. Ты потерял много крови. К счастью, мыпомчались во дворец сразу после третьих петухов. В Вызиме в ту ночь никто глазне сомкнул. Уснуть было невозможно. Вы там зверски шумели. Тебя не утомляет мояболтовня?

– Прин… цесса?

– Принцесса как принцесса. Худющая. И какая-тобестолковая. Все время плачет. И мочится в постель. Но Фольтест говорит, чтоэто изменится. Я думаю, не к худшему, а, Геральт?