– Пошли в машину. Оно увесистое…

– Слушай, неужели наконец «Максим» нарисовался?

Боцман ухмылялся с самым загадочным видом:

– «Максима» все еще не обещаю, но кое-что имеется…

Черным ходом они вышли во двор, где возле единственногоподъезда примостилась Федина «газель» с брезентовым верхом. Подошли к заднемуборту, запрыгнули внутрь… Федя таинственно посмеивался. Там, внутри, валялиськакие-то немаленькие железяки – задняя ось от грузовика, еще что-то…

– А вот что это, по-твоему, такое? – вопросил Федятоном триумфатора. – Во-он, у борта…

Смолин присмотрелся, согнувшись в три погибели. Потом приселна корточки и пригляделся еще тщательнее. Выругался негромко, витиевато.Сказал, не вставая и не оборачиваясь:

– Ты охренел, что ли, Боцман? Это ж авиапушка!

– Опознал, знаток! – хохотнул Федя. –Авиапушка с Мига, двадцать три миллиметра, действующая… В Кубарайке ликвидируютавиаполк, прапорá распродают все, что можно, вот я и прикупил за смешныеденьги… Снарядов нету, не беспокойся, я ж не дурак снаряды везти… Хотя он бымне, хомяк долбаный, и снарядов продал целый грузовик… Ты, говорит, Федор, начечена никак не похож, вот я и не опасаюсь нисколечко, что ты оружие сбоеприпасом на дурное дело пустишь… Серьезно, может, кому и снаряды нужны?

Смолин матерился, по-прежнему восседая на корточках внеудобной позе. Потом, чуть остынув, спросил уныло:

– Как же ты ее довез, чадушко бесшабашное? Сюда от васполторы сотни километров, да от Кубарайки до вас еще сотня…

– А вот так и довез. Открыто. Гиббоны, промежду прочим,в кузов заглядывали четырежды. Только эта дрына у них ничуть не ассоциируется спонятием «пушка»… Где б они авиапушку могли видеть. Полкузова в железяках,запчасти для японского экскаватора… Они ж и японского экскаватора не виделиотроду, не говоря уж про то, чтобы в нутро к нему лазить и детали знатьнаперечет… Берешь?

– Мать твою, – сказал Смолин, выпрямляясь вполумраке. – Ну ладно, если тебя до сих пор не повязали, значит, сошло срук… Но если б тебя пасли и тормознули сразу возле аэродрома… Сколько б тыогреб на свой хребет, соображаешь?

– Не ссы, Вася, прорвались ведь… Обошлось. Твоего рискане было ни капли, только мой, а мне всегда везет… Берешь? Опять-таки за штукубаксов уступлю, не буду врать, что оно мне досталось особенно уж дорого…

Крутя головой и все еще доругиваясь про себя, Смолин в то жевремя уже начал прикидывать расклад. Продать, как уже неоднократно отмечалось,можно все – не сегодня, так завтра. Хозяева расплодившихся вокруг Шантарскашикарных коттеджей одержимы самыми разными причудами: один старательно скупаети расставляет во дворе старые плуги, тележные колеса и бороны, другой, точноизвестно, выложил нехилую сумму за списанный бронетранспортер (покрасил, загналв самую высокую точку усадьбы и частенько пиво хлещет, сидя на башенке),третий… Пожалуй, найдется рано или поздно охотник и на эту экзотику.

– Беру, – сказал он, поразмыслив. – Толькодавай-ка мы ее моментально засверлим как следует, и боек, само собой, и ещечто-нибудь… Брезент есть?

– Откуда? Вон, кусок…

– Маловат…

– Не ссы, Васька, прорвемся… Замотай ствол, на конецкак раз хватит, тут два шага с половиною…

Смолин старательно обмотал конец ствола невеликим куском брезента,и они принялись извлекать дуру на божий свет. Пушка, мать ее, была тяжеленная,кое-как взвалили на плечи, развернулись к черному ходу в магазин…

И в животе у Смолина что-то такое нехорошо завертелосьвинтом, полное впечатление, с противным металлическим хрустом. Похолодело вживоте, словно на ящик с мороженым плюхнулся…

Метрах в пяти от них стояла машина вневедомственной охраны вхарактерной бело-синей раскраске, с изображением стилизованного глаза напередней дверце, с мигалкой, как водится. Двое сидевших внутри ореликов вбронежилетах и касках таращились прямо на них, не поймешь, с каким выражением инамерениями. Ноги буквально приросли к земле. Он подумал смятенно: никто покавсе же не кидается на перехват, никто не хватает за шиворот, не орет ничегожуткого… Надо ж так глупо влететь, стоишь с тяжеленной дурой на плече, никак неприкинешься, что не имеешь к ней отношения…

– Семен! – браво рявкнул Боцман у него заспиной. – Чего встал? Волоки херовину, а то бригадир на маты изойдется…

Чуть опомнившись, взяв себя в руки, Смолин сделал первый шагк двери, второй, третий… Никто на них так и не кинулся, стояла тишина. Чутьповернув голову, он увидел краем глаза, как из подъезда выскочил третий орелик,тоже в каске и жилетке, с АКСУ на плече – и мотор машины моментально завелся. Атам за ними захлопнулась дверь, и никто не бросился следом, никто не встретил вкабинете…

По спине стекало добрых пол-литра пота.

– Пронесло… – фыркнул он, осторожно опуская на полсвой конец ноши.

– Ага, меня тоже…

Сдавленным голосом Смолин сказал:

– Я с тебя, бля, процент сниму за этакие фокусы…Запорешь всех когда-нибудь своими выходками…

– Не боись, если запорюсь, так один. Уж отболтаюсь…

– Вашим бы хлебалом, бегемотик, да медок из бочкинаворачивать… – зло сказал Смолин.

И незамедлительно схватился за дрель, вытащил изпластмассового чемоданчика сантиметрового диаметра сверло – чтобы наверняка,чтоб нервишки успокоить… Развинчивая патрон, все еще ворчал:

– Точно, сниму десять процентов, чтоб не доводил доинфаркта…

– Да ладно тебе, – посмеивался Федя, помогая емуподключать к розетке удлинитель. – Дери Маришку почаще, понужай коньячоквместо водочки – и не будет у тебя никаких инфарктов… Еще одна пушка не нужна?

– Иди ты!

– Да нет, я не про эту… Понимаешь, дошел слушок – вЧушумане, у староверов, валяется за околицей какая-то пушечка… И судя по тому,как ее описывают, она непременно казачья, то бишь семнадцатого века, не позже…Потому что позже гарнизонов с артиллерией в той глуши отродясь не водилось, авот казаки в тех местах при Алексей Михалыче как раз бродили… Интересует?

– Вот с этого и надо было начинать, – сказалСмолин, завинчивая патрон сверла. – Действительно, какие там гарнизоны сартиллерией… Вот только – километров семьсот…

– Ну и что? Шестьдесят шестой газон я добуду, выберемвремя – и махнем? Натуральная пушка семнадцатого века… А? Даже если бабкипополам, все равно получается прилично…

– Подумаем, – сказал Смолин. – Держи покрепчеи глаза береги, сейчас стружка брызнет…

Басовито взвыла дрель, сверло стало помаленьку углубляться вствол авиапушки…

В отличие от шумного, бесшабашного, с душой нараспашкуБоцмана Рома Левицкий (а может, и не Рома, и не Левицкий) был человекомсовершенно другой породы. Все произошло по заведенному порядку: аккурат черезсорок минут после предварительного звонка у черного хода остановилось такси,откуда и высадился Левицкий, без натуги неся продолговатую картонную коробку,тщательнейшим образом перевязанную прозрачным скотчем, с удобными веревочнымиручками, украшенную полудюжиной сиреневых значков, означавших «верх» и«стекло». Что содержимому противоречило напрочь, конечно, но так оно гораздобезопаснее выходит…