И, наконец, Степа Генералов, сорокалетний, поджарый,жилистый, усатый, с физиономией классического армейского сапога, каковым онмного лет и являлся, дослужившись до майора и угодив под очередное сокращение вте безумные времена, когда министром обороны, по слухам, едва-едва не сделалимадемуазель Новодворскую. Смолин, поначалу намеревавшийся использовать его вкачестве простого секьюрити, очень быстро обнаружил, что отставной майор –неплохой знаток «холодняка»[1] и германских наград двухпоследних столетий (давнее хобби, еще с юности). После этого стало ясно, чтоФельдмаршала, как быстро окрестили бывшего ракетчика, следует использовать нагораздо более сложных и деликатных участках работы.

Смолин встрепенулся, переспросил:

– Что?

– Я говорю – мочканут бабку, на хрен, – повторилШварц.

– Теория вероятности утверждает, что процент подобногоисхода стремится к конечной точке… – задумчиво поддакнул Кот Ученый.

– А что мы можем сделать? – пожал плечамиСмолин. – Если божий одуванчик, обитая по-прежнему в романтичныхшестидесятых, продавать холсты наотрез отказывается? Ну, это все лирика. Вконце концов, не факт, что ее непременно мочканут. По большому счету, покойный– не Рубенс, чего уж там. Это ради Рубенса сворачивают шеи, это Рубенсом имеетсмысл торговать потаенно – но не Бедрыгиным все же…

– Но как-никак – тыщ триста баксов, – обронил впространство Фельдмаршал. – Дураков хватает…

– Меня даже не количество дураков на квадратный метрволнует, – признался Смолин. – А волнует меня то, что к бабуле, каквыяснилось, зачастила Дашенька Бергер…

– Ах, во-от к кому она… – протянул КотУченый. – А мы-то смотрим – Дашенька попкою вертит, ныряет в тот жеподъезд под ручку с хиппастым таким мальчиком… Во-от оно что… Кащей, паскуда?

– Черт его знает, – мрачно сказал Смолин. –Вот только старушенция отчего-то начала говорить загадками – и уверяет, самоеинтересное, что замаячил наконец на горизонте неведомый филантроп, обещавшийподмогнуть с музеем…

– Кто?

– А я знаю? – пожал плечами Смолин. – Говорюже, намеками все. Но кто-кто, а наш общий друг Никифор Степаныч, чтоб ему внеглыбком месте утонуть, вполне способен устроить какую-нибудь аферу. Мы всетут люди взрослые и битые, механизм примерно понимаем…

– Тоже мне, ребус, – фыркнул Шварц. – Я беруботана, даю ему пару раз по почкам, и он у меня поет, как Соловей-Разбойник насуку…

– Отставить, – сказал Смолин решительно. –Беда не в том, Шварц, что это Голливуд, а в том, что это получится дешевыйГолливуд. Мы же не «Коза Ностра» как-никак, и даже не мафия вокзальныхтаксистов. Твой ботан, едва утерев сопли, помчится с заявой в ментовку, и всемнам станет уныло. Не говоря уж о том, что парнишка вполне может оказаться внеигры. Абсолютно. Всего-то навсего потрахивает девочку да возит, куда ей надо. Еслиэто Кащей – в жизни он не станет использовать подобного сопляка. Дашка – делодругое, родная кровиночка при всей его неприязни к близким родственникам, да иумненькая, паршивка, ходит слух…

– Дык, ёлы-палы… – протянул Шварц. – Можно иДашку… проинтервьюировать вдумчиво.

– Шварц, чтоб тебя… – с досадой бросилСмолин. – Ну что, в самом деле, за понты корявые?

– Да я ж не всерьез, мля, – сказал Шварцпримирительно. – Тяжко просто смотреть на эти окошечки, зная, что там –та-акое лавэ… Триста тысяч. Условных енотов.

– Всем тяжко, – ответил Смолин. – Но это ещене повод нести всякую чушь. Ладно. Если это Кащей, дело надолго в тайне несохранишь, рано или поздно будет утечка, вот и посмотрим, сможем ли мы для себячто-то выкроить. У Кащея хватка уже не та, сдает старинушка на глазах, так чтоесть шансы, есть… – он кивнул в сторону «восьмерки». – А вот номерокобязательно пробейте, и не откладывая. Посмотрим, кто таков, чем дышит, и зачемон тут вообще посреди интриги – по случаю или как… Поехали, Шварц, у нас и безбабули делов невпроворот…

Магазин располагался на первом этаже желтокирпичнойдевятиэтажки с одним-единственным подъездом. В старые времена, то есть в годысоюза нерушимого республик свободных, тут пребывала пельменная, памятнаяСмолину еще по раннему детству: неплохое было заведение, пельмени тут лепилипрактически на виду у публики несколько проворных теток, в кухне, отделенной отзала лишь низеньким барьером. Тут и варили, тут и разливали. И если уж задеватьностальгию, то именно тут, в подсобке, Смолин и потерял невинность с одной изразбитных пельменщиц. Ностальгия эта, впрочем, не имела никакого отношения кпокупке им в свое время означенного заведения (пельменная как-то незаметносамоликвидировалась, едва грянула гайдаровщина, потом тут сменилось с полдюжиныхозяев, открывавших то продуктовую лавочку, то, извините за выражение, бутик,то просто некий абстрактный «офис», – а уж четыре года назад в результатене особенно и сложной комбинации, на пятьдесят процентов честнейшей, а наостальную половину связанной с закулисными интригами и ярко выраженнойчиновничьей коррупцией, здесь обосновался Смолин).

Место было выбрано тщательно, после долгих расчетов:практически в центре города, но все же в некотором отдалении от трех самыхоживленных центральных проспектов, так что обычным заезжим зевакам, слонявшимсяпо историческому центру Шантарска, забрести сюда было не так просто.Антикварный магазин – не сувенирная лавка, и случайный народ тут всегда былдосадной помехой, главные деньги испокон веков делаются на устоявшейсяклиентуре, регулярно наведывающейся за конкретикой. Здесь, что повлияло навыбор, была обширная стоянка – серьезные собиратели пешком ходят редко, им,помимо прочего, непременно подавай удобное место для парковки…

За вычурным названием он не гнался с самого начала: надвходом красовалась не особенно и большая вывеска, где черным по светло-зеленомубыло изображено не самым вычурным шрифтом «Антиквариат». Умному достаточно.

Сделав парочку звонков по одному мобильнику (номер, в общем,многим известен), парочку по второму (гораздо более законспирированному),Смолин вылез из машины и вразвалочку направился в свое логово. Выглядевшее доуныния стандартно, мало чем отличавшееся от сотенки-другой собратьев, разбросанныхпо России: картины на стенах, три ряда начищенных разномастных самоваров натемном стеллаже, стеклянные витрины со всякой всячиной, вдоль стен расставленыстарые радиоприемники, полдюжины колоколов (церковные – с крестообразным«ухом», корабельные – с простым), небольшой штурвал, китайские вазы (неуникумы) и прочий хлам вроде пишущих машинок, нереставрированных стульев иразномастных бронзовых фигур современной работы, наводнивших российский рыноктрудами китайцев и испанцев. Большей частью это был именно хлам – с точкизрения серьезного коллекционера. Настоящее (как не входившее в противоречие сУголовным кодексом, так и предосудительное) всегда размещается в заднихкомнатах, куда случайно забредшему зеваке ни за что не попасть…