Малкольм велел всем в доме всячески заботиться о Мариэлле,исполнять любую ее прихоть, заставлять ее правильно и регулярно питаться,оберегать ее, чтобы она не споткнулась, не упала, не переутомилась. Правда,слуги не так радостно восприняли ее беременность, как сам Малкольм. Они увиделивозможность причинять ей новые мелкие неприятности. Особенно домоправительница,которая прожила в доме уже двадцать лет, пережила недолгое владычество обеихпредыдущих жен Малкольма и относилась к Мариэлле как к нахальной особе, котораявторглась в чужой дом и которую рано или поздно можно будет спровадить.Перспектива рождения ребенка как бы укрепляла позиции Мариэллы, так что ее«домашние» недоброжелатели не радовались, а, наоборот, досадовали большепрежнего. Домоправительницу, горничных, шофера Патрика, ирландца, которогоМариэлла невзлюбила с первой встречи, даже повариху раздражала необходимостьвыполнять капризы Мариэллы, например, специально заваривать для нее чай, когдау нее болела голова. Головные боли Мариэллы рассматривались как проявленияслабости, и слуги часто позволяли себе высказывания на этот счет. Даже нянька,которую Малкольм нанял для будущего ребенка, казалось, относилась к Мариэллекак к низшему существу. Это была англичанка с каменным лицом и с сердцем,по-видимому, из того же материала. Малькольм привез ее из одной из своихмногочисленных заграничных командировок. Трудно было себе представить, что этаженщина способна нежно относиться к новорожденному. Когда она приехала (этослучилось за месяц до предполагаемого рождения ребенка), Мариэлла пришла от неев ужас.

— Малкольм, ей бы быть надзирательницей в тюрьме. Какможно ей доверить ребенка? — спрашивала Мариэлла, хотя на языке у неевертелось другое: а зачем она вообще нам нужна? Об Андре Мариэлла заботиласьсама, но воспоминания о том времени были слишком мучительны, так что она неспорила с Малкольмом всерьез. — Я могу и сама ухаживать за ребенком.

Но он только рассмеялся в ответ. Ему словно нравилось, чтоона не умеет защитить себя ни перед кем.

— Когда родится ребенок, ты будешь истощена. Тебепонадобится отдых. Мисс Гриффин сделает все, что нужно. У нее прекрасныерекомендации, есть опыт работы в детской больнице. Нам нужна именно такая няня.Ты, надо полагать, сама еще не знаешь, что тебе понадобится. Вот увидишь, сдетьми совсем не так просто нянчиться, как тебе кажется.

Она-то знала наверняка, что с детьми проще, чем кажется ему,но сказать не могла. В восемнадцать лет у нее родился ребенок, с которым онауправлялась без всяких помощников.

Мисс Гриффин начала с того, что заявила, будто головные болиМариэллы являются признаком того, что организм матери серьезно ослаблен. Похожебыло, что она хочет пристыдить самую боль, но голова болела слишком сильно,Мариэллу в такие минуты могли вылечить только темная комната и тишина. Длявозникновения ее головных болей могли найтись тысячи причин. Напряжение,беспокойство, спор с Малкольмом, грубость горничной, простуда, инфекция, простовечерняя усталость, жирная пища, даже стакан вина. Головные боли были настоящейпыткой для Мариэллы, ей постоянно приходилось извиняться, как будто бы они всамом деле были лишь ее капризом, как намекнула мисс Гриффин.

Только один человек из прислуги был добр к Мариэлле —Хейверфорд, старый дворецкий, англичанин. Он никогда не был назойлив, нодержался неизменно любезно. Мариэлла любила его общество. В отличие от негомисс Гриффин с первых же дней постаралась завоевать особое доверие Малкольма,который нанял ее сам. И вскоре для нее, как и для прочих, Мариэлла сталанежеланной гостьей в собственном доме. Англичанка стала относиться к Мариэллекак к необходимому, но малоприятному устройству для производства детей. В концеконцов Мариэлла начала не на шутку бояться мисс Гриффин. Ей хотелось, чтобы сейчасс ней были люди, которые любят ее, и она невольно вспоминала недели передрождением Андре, когда рядом с ней был Чарльз. Часто она ложилась спать вслезах. Малкольм замечал это и каждый раз бывал удивлен и огорчен.

— Ты сейчас слишком чувствительна. Постарайся непринимать все так близко к сердцу, — попытался успокоить ее Малкольм. Но,поговорив с мисс Гриффин, он решил, что Мариэлла просто не в себе. Похоже было,ей постоянно хотелось плакать. Особенно сильно Мариэлла расстроилась в тотдень, когда пришла в офис и встретила Бригитту. Она показалась себе такойтолстой и уродливой по сравнению с секретаршей, что три дня подряд наотрезотказывалась сопровождать Малкольма на прием. Однако он был всегда терпелив ичестно старался ее понять. Он видел, что к концу беременности Мариэлла быладалеко не в лучшей форме. Она боялась, едва держала себя в руках. Малкольмстарался помочь ей, как мог. Мисс Гриффин объяснила ему, что некоторые женщинынастолько боятся болевого шока при родах, что теряют голову при одной мысли отом, что им придется испытать. Эти слова подтверждали первоначальную теориюняньки, что молодой матери не хватает силы воли, более того, ей не хватаетмужества.

Мариэлла хотела, чтобы ребенок с самых первых часов своейжизни находился дома, но Малкольм твердо стоял на том, что он должен появитьсяна свет в больнице, где на случай непредвиденных осложнений есть самоесовременное оборудование. Мариэлла чувствовала, что ей будет спокойнее, еслиребенок родится дома, она боялась, что ребенка могут украсть или подменить, идаже призналась в этом Малкольму. В сентябре арестовали Бруно Ричарда Хауптманаза похищение сына Линдбергов, и сейчас похищение ребенка вновь сделалосьнавязчивой идеей Мариэллы. Но Малкольм решил, что у нее просто расходились нервы,так как она была на седьмом месяце беременности. Для нее настали трудныевремена, а истинной причины ее страхов не знал никто. Только ее лечащий врачдогадывался, и при каждой встрече он пытался ее успокоить и убедить, что наэтот раз все будет хорошо.

Накануне родов супруги Паттерсон были дома.

Малкольм сидел в своей спальне и разбирал какие-то бумаги.Когда начались схватки, Мариэлла потерпела какое-то время, потом пошла кМалкольму. Едва увидев ее, он сразу же бросился вниз. Патрик отвез их обоих вбольницу, и Малкольм оставался около жены до тех пор, пока врач не распорядилсяуложить ее на каталку и увезти куда-то, откуда она должна была вернуться ужематерью. Сознание ее было затуманено обезболивающими препаратами, и онабормотала что-то о том, как все было не так в Париже, обращаясь при этом кМалкольму. Врач улыбался ему, они обменивались понимающими мужскими взглядами —она перенеслась в воображаемый мир.

— У нее все должно пройти легко, — сказал врач,когда ее увезли. — Я скоро вернусь к вам.

Малкольм ободряюще улыбнулся и опустился в кресло. Онзаранее заказал для жены две отдельные палаты. Часы пробили полночь. В четыречаса двадцать три минуты утра на свет появился Теодор Уитмен Паттерсон.

Мариэлла впервые увидела его как в дымке, когда доктор протянулего, завернутого в одеяло, к ней. У него было круглое розовое лицо, редкиесветлые волосики, он удивленно смотрел на нее с таким выражением, как будтоожидал увидеть на ее месте кого-то другого, а потом издал громкий и долгийвопль. Все присутствующие заулыбались, а по щекам Мариэллы потекли слезы.Она-то думала, что его уже нет… Она так хорошо помнит его… Такая же круглаямордочка… удивленные глаза… только волосы были черные, как у Чарльза… черные,отливали сероватым блеском, как перья ворона… Это не он, но так похож на него!Она прижалась к нему щекой и ощутила какую-то древнюю, первобытную боль, иодновременно на нее накатила волна счастья, нежности, удовлетворения. Ребенкаунесли, чтобы помыть и показать отцу. Мариэлла задремала, а врачи завершилипоследние процедуры.