Я кивнула: еще бы, наш вызов «Макдоналдсу»,альтернатива «Русскому бистро». Сама частенько покупала обед в «Быстро ивкусно». В отличие от заведений оборотистого американца там на самом делесъедобная еда, более привычная для российского желудка, и супы подают не те,которые развели из пакетиков, а настоящие бульоны и борщи. К тому жеобслуживающий персонал не грубит так, как одетые в красные рубашечки служащие«Русского бистро», и цены в «Быстро и вкусно» намного ниже. Мне очень нравятсяэти кафешки, не прикидывающиеся элитными ресторанами, и вот теперь выяснилось,что ими руководил Глеб Лукич.

– Откуда тебе известно об этомТарзане? – не утерпела я. – Неужели отец рассказал?

Честно говоря, меня немного удивилоспокойствие Тины. Или это от шока?

Тина хмыкнула:

– Когда папа с Романом решили сдурубаллотироваться в Государственную думу, их конкуренты живо разыскали всю правдуо Тарзане, и в газетах прошла серия статей с такими подробностями!..Естественно, никуда их не выбрали, а я просто прочитала весь отстой. Ежелиинтересно, могу дать посмотреть, у меня подшивка есть.

Она помолчала и добавила:

– Я пришла к папе и, положив на столвырезки, спросила: «Это правда?»

– А он?

– Хмыкнул и сказал: «Лавры ПавликаМорозова не дают спать по ночам?»

– А ты?

– Я ответила: «Просто интересно, ты жемой отец». Он тогда пояснил: «Многое правда, но не все. Имей в виду, еслипокопаться в родословных богатых семей во всем мире, то в каждой, поверь мне, вкаждой, найдется предок, разбойничавший на большой дороге, а Америку иАвстралию вообще основали каторжники, наверное, поэтому эти страны такпроцветают. Но крови на мне нет, я возился с деньгами».

– Добрый день, – донесся от порогаприятный баритон, – прошу всех сесть и постараться успокоиться. Я понимаю,что вы взволнованы, поэтому, думаю, будет лучше, если попытаетесь слегкарасслабиться.

Я обернулась. В комнату вошли несколькомужчин, разительно отличавшиеся от Ефима, Макса, покойного Глеба Лукича ихозяйничавшего сейчас в кабинете Ларионова Романа Миловидова.

Несмотря на то что на дворе было утро, отвошедших не пахло одеколоном. Трое из них были одеты в дешевые джинсы,китайские кроссовки и рубашки, купленные не в дорогих бутиках, а на толкучках.Четвертый, тот самый, который призывал сейчас всех расслабиться, щеголял всветлом летнем костюме. Но провисающие плечи пиджака, морщины на лацканах иплохо обработанные петли без слов сообщали: прикид явно не из фирменногомагазина. В дом прибыла милиция.

Прошла неделя. Рада с Тиной больше не играли впокойников. Тело Глеба Лукича отдали семье на шестой день после смерти. Я нестала спрашивать, отчего правоохранительные органы так долго держали труп усебя.

Хоронили Ларионова в воскресенье. Похороныбыли очень пышными. Один гроб из цельного красного дерева, снабженныйкондиционером и вышитыми вручную подушкой и покрывалом, тянул на бешеную сумму.Честно говоря, я не очень понимала, зачем надо тратить столько денег на то, чтобез остатка сгорит в огне, но Рада, словно заведенная, повторяла:

– У Глебушки должно быть все самоелучшее.

Спорить со вдовой не решился никто, даже Ефим,постоянно выказывающий при виде Рады неприязнь, сейчас ласково обнимал ее заплечи и приговаривал:

– Конечно, конечно, ты абсолютно права.

После поминок, на которые пришло несметноеколичество народа, я, чувствуя себя абсолютно разбитой, кулем рухнула вкровать. Кирюшка и Лиза, ни на шаг не отходившие от заплаканной, одетой во всечерное Тины, ночевали у нее в комнате. Не успела я погасить лампу, как в дверьпостучались.

– Войдите! – крикнула я и схватилахалат. Наверное, Лизе или Кирюшке что-то понадобилось. Но в спальню вошелРоман, одетый, несмотря на более чем поздний час, в элегантный черный костюм.

– Что случилось? – удивилась я.

Мужчина мрачно улыбнулся:

– Все плохое уже произошло, я пришелпоговорить.

Не дожидаясь приглашения, он сел на диван изаявил:

– Завтра в десять утра явится нотариус.

– И что?

– Вскроют завещание, поэтому не планируйникаких дел на этот час.

– Я-то с какого бока должнаприсутствовать при этой процедуре?

Роман пожал плечами:

– Наверное, беспокоитесь, что будет свашей дачей?

Я пожала плечами:

– Что будет, то и будет, я понимаю, чтосмерть Глеба Лукича внесла коррективы в планы.

– Вам жаль дома? – спросил Роман.

– Мне жаль Ларионова, – парировалая.

Пару секунд Миловидов смотрел на меня своимитемными, непроницаемыми глазами, по их выражению было совершенно непонятно, очем он думает. Взгляд не выражал ничего: ни интереса, ни сочувствия или приязни.Так смотрит на покупателей плюшевый мишка, поблескивая пуговичками, пришитымипо бокам носа.

Неожиданно Роман спросил:

– Если бы некто, провидение, скажем,предложило вам обмен: оживлю Глеба, а ты откажись от дома. Ваше решение?

Забыв, что на мне только крохотный халатик,вернее, шелковая распашонка, я вскочила с кровати и забегала по комнате вполном возмущении.

– К сожалению, у меня на руках дети иживотные, иначе…

– Что? – ползал по мне взглядомРоман. – Что иначе?

– Мигом бы ушла отсюда.

– И вам не нужна новая дача?

– Наш дом дышал на ладан, может, ипростоял бы еще лет пять, но неминуемо бы и сам развалился. Мы его неремонтировали.

– Отчего же? Так нуждаетесь?

– Да нет, деньги можно найти, не хотеливозню затевать… Я рассказала Глебу Лукичу правду о состоянии дачи, но он толькоотмахнулся. Спасибо, конечно, Ларионову, однако, думается, стройку надопрекратить.

– Почему?

– Во-первых, у его семьи теперь неткормильца и явно возникнут проблемы с деньгами, а во-вторых, ни Рада, ни Ефим,ни Макс ни в чем передо мной не провинились.

Роман вытащил сигареты.

– Вы разрешите?

– Бога ради.

– Имейте в виду, – хмыкнулМиловидов, – средств у сироток хватит, чтобы построить вам фазенду, грехне воспользоваться.