– Значит, так, – голосом, непредвещающим ничего хорошего, заявил Ларионов, – вы, парни, уезжайте.

Мужчины молча влезли в автобусик и былитаковы.

– А вы, друзья, шагом марш в мойкабинет, – с улыбкой на устах приказал Глеб Лукич и пнул куклу ногой.

Я поежилась. Если бы гадюка умела улыбаться,на ее морде небось гуляла бы именно такая ухмылка.

Гнев, упавший на наши головы, был страшен.Досталось всем: постоянно изображающим трупы Тине и Раде, орущим по каждомуповоду Кирюшке и Лизавете, ехидно улыбающемуся Максу, дрожащей Карине,беспрестанно хватающемуся за сердце Ефиму и испуганно молчащей Насте. Чашагнева миновала лишь меня, более того, разъяренный Глеб Лукич гремел:

– Одна Лампа ведет себя прилично!Валяется в саду да почитывает детективчики, обжираясь конфетами. Берите с неепример.

– Меня тошнит от криминальногочтива, – попытался изобразить эстета Ефим.

Секунду отец смотрел на проявившегонепокорность сына, потом заявил:

– Велено сидеть в саду и читать Марининувсем!

От его спокойного, глуховатого голоса мнестало так страшно, что я чуть не лишилась чувств.

Утром, около десяти, ко мне поскреблась Тина.

– Сделай доброе дело, – заговорщицкипрошептала она, – сходи к папе в кабинет и узнай, какое у него настроение.Обычно он больше двух часов не злится, но вчера прямо совсем раскипятился.Кстати, смотри, что у меня есть!

И она вытащила из кармана вставную челюсть,омерзительно натуральную, с выбитыми передними зубами.

– Вот, – принялась пояснятьТина, – натягиваешь, и всем кажется, что тебя избили… Ну и как?

– Лучше сними скорей, – испугаласья. – Глеб Лукич еще, не дай бог, увидит.

Тина засмеялась, но как-то нервно и натянуто:

– Нет, папулька у нас не злопамятный.Наорет на всех, кулаками помашет, а потом подарки делает. Он уже раз десять намс Радкой запрещал веселиться. Голову даю на отсечение – сегодня приедет к ужинуи привезет всем что-нибудь замечательное. В прошлый раз, месяц тому назад, онтоже летал на реактивном помеле, а потом Радке досталась шубка, а мне –браслетик с изумрудиками. Ну иди, сунь голову в кабинет и спроси: «Глеб Лукич,можно?» Если рявкнет «занят», быстро убегай, значит, еще не отошел. А ежелиулыбнется – «залетай, Лампа», то все в порядке.

– И что я ему потом скажу? Зачем пришла?

Тина призадумалась:

– Денег попроси, скажи, хочешь помагазинам пошляться, он не удивится! Ну давай, иди!

– Сама почему не хочешь? –сопротивлялась я.

– Вдруг он еще злой, – бесхитростнопояснила Тина. – Пусть уж лучше на тебя наорет!

И она вытолкала меня из спальни. Ругая себя замягкий, податливый характер, я дошла до кабинета хозяина, осторожно поскребласьв дверь, не услышала ответа, приоткрыла ее и спросила:

– Можно?

Глеб Лукич сидел спиной к двери.

– Можно? – повторила я, думая, чтоон не услышал меня.

Но он не шевелился. Удивленная сверх меры, ядошла до кресла, взглянула на поджарую, спортивную фигуру и завопила от ужаса.

У хозяина не было лица. Все пространство отволос до шеи покрывала толстая буро-коричневая корка запекшейся крови. Всегдааккуратно причесанная шевелюра торчала дыбом, там, где ранее проходил ровныйпробор, виднелось отверстие, черное, круглое, жуткое.

На мой крик мигом прибежал Ефим.

– В чем дело?

Не в силах ответить, я показала пальцем натруп хозяина. Ефим посмотрел на кресло, глаза его расширились, полезли изорбит, щеки и лоб сначала покраснели, потом побагровели, потом сталибелые-белые, еще через секунду, тихо всхлипнув, мужик упал на ковер. Яперепугалась еще больше: первый раз личность противоположного пола обрушиласьна моих глазах в обморок.

Не успела я заорать во второй раз, как вкабинет влетела куча народа. Впереди шел незнакомый человек, облаченный вроскошный летний костюм из светлого льна; чуть мятые брюки свидетельствовалибез слов: ткань, из которой они сделаны, натуральная и очень дорогая.Незнакомец мигом оценил обстановку и тут же выставил всех домочадцев за дверь.

– Ступайте в столовую, – сказал оннам голосом человека, привыкшего раздавать указания.

Все покорно сбились в кучу возле огромногоовального стола. Кара рыдала, Рада безостановочно курила, Настя просто трясласьтак, словно ее выставили голой на мороз. Максим налил себе за пять минут четырестакана коньяка… Даже Анжелика выбралась из укрытия и стояла вместе со всеми.До сих пор Лика старательно игнорировала любые семейные сборища. За стол онасадилась, только если участие в трапезе принимал Глеб Лукич, в остальныхслучаях Марина таскала на подносе еду ей в комнату. Девушка не ходила гулять,не ездила в Москву, проводя все время в своей «келье» за письменным столом.

– Она всегда такая? –поинтересовалась я один раз у Кары.

Жена Ефима хихикнула:

– Хочет быть умней всех, ученая наша. Мыдля нее слишком примитивны, вот и чурается компании.

Но сейчас Лика изменила своим правилам и тожерастерянно маячила в столовой. Никто не произнес ни слова.

Потом я наклонилась к уху Тины и шепнула:

– Кто этот мужик, в костюме?

Так же тихо Тина ответила:

– Роман Миловидов, папин помощник и лучшийдруг, правая рука, они вместе в банде начинали.

Я отволокла Тину к окну и, пользуясь тем, чтоостальные пребывают в прострации, спросила:

– Где? В банке?

– В банде, – спокойно уточнилаТина, – у Тарзана. Папа там был казначеем, но потом часть тарзанцев погибла,а остальные прекратили криминальную деятельность и стали заниматься легальнымбизнесом.

– Каким? – ошарашенно спросила я,пораженная, как спокойно Тина говорит о вещах, которые детям знать совсем неположено.

– Папа вместе с Романом владеют сетью закусочных«Быстро и вкусно», – пояснила Тина. – Встречала небось такиебело-синие домики.