Когда поздно вечером, плотно поужинав, подходили к церкви,на колокольне раздался звон, а от приоткрытых врат уже доносилось пение. Оностановилось все громче, по мере того как Томас и Олег подходили ближе,увереннее. Когда переступили порог, двое рыцарей молча закрыли за их спинамиворота и слышно было как лязгают массивные железные запоры.

Церковь была залита нещадным светом, слишком сухим ивыжигающим, на хорах громко и уже слаженно пели монахи. Около дюжинысвященников стояли перед гробом, у каждого в руках книга, что-то бормотали.Массивный гроб придавил помост, тот словно бы присел под неимоверной тяжестью.Томасу почудилось, что алтарь погружается в землю под тяжестью греховКлотильды.

— Вроде все, — сказал Томас озабоченно.

— Подождем, увидим, — ответил Олег.

Макдональд бросил на него острый взгляд, вздрогнул, чувствуясебя так, будто оказался голым в чужом лесу среди ночи, и вернулся к рыцарям уворот. Воздух был теплый, быстро пропитался ладаном и фимиамом, свечи наполнялиеще и запахом расплавленного воска. Медлительные голоса певчих сливались,колыхались, взмывали к черным сводам храма, и там тьма как будто отступала,хоть и ненадолго, бледные лица были удлиненные и строгие, а голоса чистые исильные.

Фигуры священников перед свинцовым гробом колыхались иподрагивали, Томас сперва встревожился, потом понял, что волны фимиамапроделывают то же, что горячий воздух в сарацинских пустынях, где показываетдаже несуществующие города.

Олег видел, как один из попов упал на колени, был поклоны иобливался слезами, громко умоляя простить прегрешения усопшей, а другие в рясахгромко и мощно гудели как огромные шмели, шелестели страницами книг.

Томас ерзал, ночь слишком тянется, вдруг плечо каликиотвердело, а дыхание стихло. Скосив глаза, Томас видел, как напряженновслушивается красноволосый друг, затем и сам услышал далекий волчий вой. Заокнами метнулись гигантские тени, скрывая звезды. Неожиданно и страшно зарешетками раздался крик, визг, скрежет.

Стройное пение на миг сбилось, но тут же, словно ища спасения,монахи запели громче, истовее, запрокидывая лица. Священники пали на колени какодин, били земные поклоны, громко молились, взывали к своему богу.

— Сэр калика, — прошептал Томас пересохшим горлом.

— Взгляни, — посоветовал калика.

Томас осмотрел себя:

— Что не так?

— На гроб глянь!

Цепи подрагивали, будто их перебирали невидимые руки.Донеслось едва слышное звяканье. Томас с содроганием видел, как железные кольцатряслись, словно пытались рассоединиться. Священники вздымали к своду руки,молились громко, но все заглушал мощный хор монахов.

Томас то бросал ладонь на рукоять меча, то поспешно снимал,вспоминая где находится. Калика вслушивался в дикие вопли за окнами, взглядстал отстраненный. Хрипло и страшно выли волки. Казалось, они окружили церковьсо всех сторон, заполнили весь замок.

Кто-то вскрикнул в ужасе, Томас быстро повернулся к воротам.Створки подрагивали, засовы тряслись в широких железных скобах. Рыцари вытащилимечи, глупо и бесстрашно встали у двери.

Настоятель монастыря, толстый круглый аббат, метался отмонахов к священникам, подбадривал, тряс крестом, брызгал во все стороны святойводой. Вой за окнами не умолкал, только больше стало жутковатого скрежета,словно хищные клювы старались перегрызть железные прутья.

Томас чувствовал, как от жаркого воздуха лоб покрылся потом,а затем и спина взмокла, будто целый день рубился с сарацинами. Запах фимиамалез в ноздри, забивал грудь, там першило, он уже не верил, что ночь когда-токончится...

...как вдруг сквозь дикий рев, вой и жуткий хохот явственнопрорезался чистый звонкий крик. И следом наступила гремящая непривычная тишина,только хор разом запел еще громче, победнее. Томас понял, что вой и сатанинскиекрики продолжались долго, он весь мокрый, трясется как осиновый лист. Каликаизумленно качал головой.

— Кто бы подумал, что в нем такая мощь...

— В ком? — прохрипел Томас.

— В петухе.

— Это... был петух?

— Не узнал? А кто у вас еще такой же гордый идрачливый, как рыцарь? И такой же умный?

— Сэр калика, — сказал Томас и не узнал своего голоса, —мы выстояли?

— Вроде бы, — сказал калика с сомнением. —Правда, еще две ночки... Только на петуха и надежда. Гм, а с виду дуракдураком. Вот так и суди по внешности

Рыцари послушали у дверей, потом двое сняли запоры, аостальные обнажили мечи. Ворота открылись со скрипом, свежий утренний воздухпахнул с такой силой, что Томас пошатнулся, ноги сами понесли к выходу, грудьколыхалась, жадно хватая чистую свежесть.

Двенадцать рыцарей, что ночевали в церкви, весь деньпировали в главном зале, окруженные жадным вниманием. Им смотрели в рот,наливали в кубки, шикали на тех, кто пытался перебить или заорать песню вдругом конце зала.

Если кто из них и подумывал о второй ночи с тревогой, томолодой король раздраженно поглядывал на солнце, что двигалось медленнеекрестоносца, которого послали штурмовать крепость, где не было добычи. СтарыйМакдональд велел привезти из монастыря еще свечей, заранее прилепили рядом состарыми, те непривычно быстро сгорели до половины.

Лишь когда солнце клонилось к закату, лицо Томаса сталонесколько озабоченным. Судя по складкам на лбу, молодого короля посетилитревожные думы, а то и неясные страхи. Олег видел, как несколько раз Томасраскрывал уже рот, желая что-то сказать ему, но в последний миг сдерживался,лицо снова становилось суровым и надменным.

Когда стемнело, и на черном небе высыпали холодные колючиезвезды, они снова направились к церкви. В темноте зловеще кричали вороны, шумнохлопали крыльями. Томас ежился, невольно пригибал голову. Ночью все птицы спят,даже вороны, а если какие и летают, как совы, к примеру, то бесшумно, передмордой пролетит не заметишь, если крылом не ляпнет.

Старый Макдональд пробормотал:

— Кровли под ними гнутся, проклятые!

— Это вороны, — бросил Томас..

— Да, но...

— Всего лишь вороны, — повторил Томас настойчиво.Он поймал внимательный взгляд калики, повторил с некоторым раздражением. —Ночные вороны! Только много.

— И только крупные, как индюки, — пробормоталМакдональд в сторону. — И то и как кони. Только по весне старый Мангольдремонт делал, столько денег угрохал. Всю истопчут! На башнях вовсе зановокровлю перестилал...

Ворота церкви открылись с такой неохотой, будто ихудерживали невидимые руки. Изнутри пахнуло могильной сыростью. Воздух былхолодный, промозглый, словно внутри церкви был другой мир и другое время года.