Рыцари с горящими факелами зашли первыми, их гулкие шагисразу потерялись, едва отошли на пару шагов. Красный свет очерчивал трепещущийкруг, Томас видел, как рыцари поспешно разошлись к стенам, там вспыхивали одинза другим жалкие огоньки свечей, такие трепетные и слабые.

За спиной ругался Макдональд, орал, и вслед за рыцарями вцерковь почти вбежали черные, как вороны, монахи. Высокие капюшоны скрывали ихбледные лица. Томасу на миг померещилось вовсе невесть что, но за монахамитесной стайкой вошли священники, их белые одежды казались серыми, потерявшимиблеск, а сияния у книг Томас к своему страху не обнаружил.

— Начинайте, — велел Томас, его губыподрагивали. — Что-то свечи горят слабо...

Монахи, стуча сандалиями и оскальзываясь на ступеньках,торопливо взбирались на хоры, священники с опаской приблизились к гробу. Кудивлению и страху Томаса тот стал совсем черным. В тиши и недвижимости он ждалзловеще и угрожающе.

Макдональд внезапно заорал:

— Да зажгите же, мать вашу, все свечи!.. За них ужезаплачено!

Он сам смутился своего крика, вздрогнул, а из группы рыцарейкрикнули:

— Все вчерашние горят!

— Еще и новые зажгли!

— Все зажигаем!

Макдональд пробормотал:

— Черт-те что мерещится. Только что Моргану видел сМордредом.

Сзади Томаса вялый голос калики посочувствовал:

— В темноте, а хуже того — в полутьме, всегда всякоечудится...

По спине Томаса пробежала огромная холодная ящерица. Каликавперед не лезет, по сторонам поглядывает быстро, цепко, словно уже примеряетсколько кому отвесит. Конечно, в чужой костел с языческими богами не попрешь,но раньше за ним избыточной осторожности Томас не замечал.

Ворота захлопнулись гулко и, как показалось Томасу, чересчурлегко, быстро. Словно деревянная калитка, которую толкнула детская рука. Нозагрохотали тяжелые засовы, заскрипели, а двое рыцарей задвинули железныебруски в широкие уши и снаружи, обнажили мечи и встали рядом. Лица их былибледными и мученическими.

Макдональд вскинул руку, словно перед сигналом к рыцарскойатаке, но монахи на хорях уже и так шелестели псалтырями, тянули спервавразнобой, торопясь от усердия, постепенно выравнивались, голоса звучалигромче, мощнее. Священники у гроба раскрыли книги, бормотали молитвы, ихмонотонные голоса ослабили натянутую тетиву нервов Томаса.

— Наконец-то, — сказал он с облегчением.

— Темновато, — сказал Олег озабоченно.

— Свечей пожалели, — бросил Томас. — Сейчасвелю зажечь до единой!

— Разуй глаза, — посоветовал калика тихо. —Да что там... сам знаешь, что только иконы еще не зажгли.

Воздух был странной смесью теплых струй ладана с могильнойсыростью. Лики на иконах потемнели, лица заострились как у покойников, толькоглаза наблюдали за людьми с неприкрытым недоброжелательством.

Томас сжал челюсти, стараясь не выдать дрожь во всем теле.Несмотря на свет от свечей, странно тусклый, на лицах монахов, священников идаже его рыцарей был желтый цвет, как будто только что поднялись из могил. Отнадбровных дух падали густые темные тени. Глаз Томас не видел, только чудилось,будто там иногда поблескивают красные дьявольские искорки.

— Ничего, — сказал он с натужнойтвердостью, — половину срока уже перевалили...

Истошный вопль раздался над самым ухом с такой неожиданноймощью, что Томас отпрыгнул как ужаленный, повернулся, выхватывая меч. Сверхузвякнуло, вниз брызнули цветные осколки. Стекло звякнуло на каменных плитах, асверху пахнуло вонью. Окно заслонила темная крылатая тварь, Томас рассмотрелтолько мохнатую когтистую лапу... Медные когти ухватились за решетку и пыталисьее согнуть или выломать.

Один из рыцарей быстро поднял что-то из угла, приложил кплечу. Щелкнуло металлом, за окном страшно вскрикнул получеловеческий голос,полный боли и разочарования. Тень исчезла, блеснуло звездное небо. В помещениепахнуло свежим ночным воздухом.

Макдональд рявкнул:

— Кто нарушил мой запрет проносить в церковь оружие?..Ты, Георг? Благодарю!

Рыцарь с облегчением отнял от плеча арбалет, двое тут жебросились помогать ему крутить ворот, а еще один услужливо подавал пучоккоротких металлических стрел.

Наконец Томас сквозь шум крови в ушах услышал странный крик,тонкий и далекий, но исполненный скрытой мощи. И тут же в яростном визге,зубовном скрежете, воплях нечистой силы послышалось разочарование, яростьпобежденных,

Он тряхнул головой, отступил шатаясь, и ощутил, как сталслышнее хор перепуганных монахов. Их трепещущие разрозненные голоса взмыливвысь, слились в победном гимне, в нем была радость победителей, а у гробасвященники поднимались с колен, бледные и трясущиеся, но лица оживали наглазах.

Рядом голос калики произнес озадаченно:

— Во как все меняется...

— Что? — не понял Томас. Он чувствовал как по лбутекут горячие струи пота, щиплют глаза. — Что меняется?

— Да, грю, простой петух заменил всех жар-птиц,фениксов, рухов... До чего дожили! Петуху рады... Что ж, иная нечисть, иныегерои.

Оруженосец вытер Томасу лоб шелковым платком. Томасчувствовал, как дрожат пальцы мужественного мальчика. Глаза очистились, всяцерковь озарилась радостным светом: пламя свечей приподнялось, тьма с пискомподнялась под самые своды, да и там схоронилась лишь за толстыми балками.Только сейчас Томас рассмотрел, что страшные космы, что тянутся оттуда — этопросто толстый слой сажи на могучей паутине, которую раскачивают теплые потокивоздуха.

День отсыпались, ели и пили, слушали рассказы челяди острашных случаях, когда ведьмы утаскивали с собой несчастных, посмевшихпомешать их обрядам. К вечеру, суровые и мрачные, полные недобрых предчувствий,облачились в доспехи. Монахи и священники, отрабатывая щедрую плату, уже ушли вцерковь.

Томас со вздохом одел через плечо широкую перевязь с мечом:

— Пора.

— Что-то у меня недоброе чувство, — сказалМакдональд.

Томас сказал угрюмо:

— Две ночи выстояли? Кто говорит, что не выстоим итретью? Видно, проклятая бабка много напылила, если вся нечистая сила боится еепотерять.

— Это первый раз трудно, — поддакнул дядяЭдвин. — А потом человек привыкает. На третью ночь все будет привычно,знакомо. Как будто вы всю жизнь так прожили!

— Да, — согласился Олег, — такая битва заникчемную, по сути, душу! Хорошие времена настают.

Томас не понял, но переспрашивать не стал. Тесной гурьбойвышли, на той стороне двора угрюмо вырастало здание церкви. За двое суток оностало страшнее, потемнело, камни сплавились в единую стену, щелочки неотыскать, а решетки на выбитых окнах в закатных лучах выглядели совсем рыжими.