Оставлю без внимания некоторые наивные рассуждения (допустимые разве что в докладах первокурсников) и не буду заниматься разбором многих абсолютно безграмотно сформулированных положений. Для начала коснусь вопроса о донских чинах до 1798 г. Г-н Корягин явно захотел стать новатором и выстроил градацию из войсковых и армейских званий, существовавших до указа Павла I. Подобного до него никто не делал, поскольку сопоставление казачьих и армейских чинов не совсем корректно ― в отличие от армейских казачьи чины тогда не регламентировались Табелью о рангах и на них не выдавались патенты.

Корягинская градация выглядит следующим образом: «после внутреннего чина старшины были: армейский ― секунд-майор, армейский ― премьер-майор, внутренний ― полковник Войска Донского (ВД), армейские: подполковник, полковник, бригадир, генерал-майор и т. д.» (вып. № 11, с. 97). Но в предложенной схеме любому специалисту сразу бросится в глаза явная ошибка ― чин войскового полковника поставлен перед армейским подполковником. Вся же практика конца ХVIII столетия свидетельствует, что донских полковников за отличие, как правило, производили в майорские чины, но никак ни в подполковники. Как раз в этот период на Дону родилась поговорка: «нашего полковника майором сделали». Об этом свидетельствует огромное количество фактов в чинопроизводстве того времени. Приведу лишь один пример. В 1783 г. войсковой полковник М. И. Платов (получивший уже известность и имевший боевые заслуги) подал прошение с просьбой о производстве его в армейский чин и в следующем году получил майора.

Становится ясно и понятно, почему (исходя из своей схемы) г-н Корягин ошибочно и упорно именует войсковых старшин и полковников до 1798 г. штаб-офицерами. Но, по существу, они таковыми не являлись ― в лучшем случае могли только приравниваться (находились между чинами капитана и секунд-майора). Тут можно смело сказать, что незнание азов истории донских чинов уже ставит под большое сомнение правильность сделанных выводов г-ном Корягиным. Самое поразительное в данном случае то, что, допуская такие явные ошибки, мой критик берется судить других и занимается откровенными поучениями, да еще делая это с огромным апломбом.

Страдает несомненными противоречиями и огрехами и корягинская схема становления дворянства на Дону. Если можно назвать ее схемой. Сам процесс обрисован несколько туманно ― то дворянство на Дону появляется с 1798 г., то оно пропадает. Если же я правильно понял, становление дворянство отнесено им к 30-м годам ХIХ в. ― к моменту выдачи дворянских свидетельств потомкам донских обер-офицеров. Как всегда вопрос решен «легко» и «просто». На основании формального подхода. Но русская истории не терпит формализма. Этак можно «легко» и «просто» доказать, что в России не существовало крепостного права ― крестьяне не имели никаких документов о своем крепостном состоянии (временные паспорта от помещиков получали лишь занимавшиеся отхожим промыслом). Зато г-н Корякин продемонстрировал знание архивных фондов формулярных списков. Оказывается в донских формулярах на 1812–1815 гг. почти не было дворян («Там, разумеется, много чего интересного, однако там нет дворян» ― вып. № 11, с. 100). Если придерживаться этой логики, то в формулярах 10–20 % русских офицеров и генералов того времени тоже нет упоминания о дворянстве. Даже неудобно напоминать или объяснять человеку, открыто претендующему на звание знатока формулярного дела, что в этих документах имелась лишь графа о происхождении и отсутствовала графа о принадлежности к дворянству. Все же осмелюсь утверждать, что все офицеры и генералы, не имевшие благородного происхождения, официально имели дворянский статус. Право на него давал заслуженный ими чин.

Г-н Корягин в очередной раз обвинил меня «в абсолютном непонимании» вопроса. На этом фоне очень странно выглядят его собственные рассуждения о чуть ли не об отсутствии заинтересованности в уравнении в чинах в рядах старшины. Мол, большинство из них в 1798 г. уже имело штаб-офицерский статус (к ним недвусмысленно отнесены войсковые старшины и полковники). Таким образом, мой критик постарался опровергнуть высказанное мной мнение о стремлении донской старшины к получению дворянских прав. Подход, надо сказать, продемонстрирован очень утилитарный. Но даже если все представители старшинского слоя являлись столь законченными эгоистами (по его мнению), у них имелись многочисленные родственники, не имевшие армейских чинов. А эти родственники реально выиграли от указа 1798 г. Кроме того, помимо родственных связей укажу на такое понятие, как корпоративные интересы. Чтобы понять, в чем они выражались у донской старшины, следовало бы рассмотреть комплекс вопросов ― общественное, социальное, материальное и служебное положение этого элитного слоя, а не ограничиваться только формальным подходом.

Мало того, становление донского дворянства ― это длительный процесс. При написании книги не ставилась задача исследовать этот явление, мне важно было лишь зафиксировать и дать оценку. Сам же процесс нельзя ограничивать рамками 18371839 гг., как это сделал мой оппонент. Проблема донского дворянства оказалась для Российской империи очень сложной. Важно также рассмотреть юридический статус старшины, имея в виду запутанность и противоречивость тогдашнего имперского законодательства вообще и в отношении Дона в частности. В коридорах власти по этому вопросу долгое время (всю 1-ю половину ХIХ в.) велась борьба. Противником предоставления дворянских прав чиновникам Войска Донского выступал никто иной, как военный министр А. И. Чернышев. Окончательно вопрос был решен лишь указом Николая I от 23 февраля 1848 г. До этого момента донская старшина не успокаивалась и стремилась полностью уравнять свои права с российским дворянством.

Явно ошибочным и абсолютно непродуманным выглядит и заявление г-на Корягина, что «задолго до указа (1798 г.) все “дворянские потребности” старшины были удовлетворены» (вып. № 11, с. 99). Ну, уж слишком много фактов свидетельствуют об обратном. Укажу, что на Дону долгое время официально отсутствовал институт предводителей дворянства, все же попытки атаманов и старшины ввести таковой прохладно (если не сказать негативно) встречались в Петербурге. Уже в 1805 г. М. И. Платов предложил замещать выборные на Дону должности «по общему выбору дворян» и «домашним образом» попытался создать что-то вроде дворянского собрания. В 1816 г. он предложил «учредить предводителей дворянства, общего и уездного, по примеру губерний» (атаман явно не придерживался тезисов г-на Корякина об отсутствии в те времена дворянства на Дону). Государственный совет отверг это предложение. Но в 1817 г. донские дворяне избрали войскового и окружных дворянских депутатов (приравнивались к российским предводителям). Следующие выборы последовали в 1820 г. и т. д. Все эти действия происходили, несмотря на то, что правительство до 1835 г. отказывалось утверждать дворянских депутатов. Приведенные факты, вопреки мнению г-на Корягина, лучше всего свидетельствуют об устремлениях старшины и времени возникновения донского дворянства.

Мне же был брошен очередной упрек, что в книге ничего не написано об обер-офицерском корпусе, который в первую очередь выиграл от указа 1798 г. (вып. № 11, с. 99). Да, действительно, об этом речь не шла, как, впрочем, и о многом другом ― например, о донской флоре и фауне, установлении советской власти на Дону, ни словом также у меня не упомянут и один «знаток» формуляров и дворянской старины. Причина очень простая ― в книге затрагивались только вопросы, имевшие отношение к генералитету 1812 г., в данном случае меня интересовала в первую очередь старшина, поскольку из этого слоя вышло большинство донских генералов, воевавших с Наполеоном.