повлиял на развитие национальных движений, возникших в 1890-е гг. В Стране Басков, Каталонии и Галисии разложение Старого порядка, распространение романтизма, проблемы, связанные с утверждением унитарного, централизованного либерального государства привели к движению литературного возрождения. Создавались общества для воссоздания национальных языков, устраивались конгрессы и «Цветочные игры»[352], произошел расцвет национального литературного творчества, в котором на первом месте находились исторические романы и переложения древних легенд. В эпоху «умеренных» на этой почве появились так называемые провинциальные движения, которые потом стали региональными. Их участники, настаивая на своеобразии языка, территории и духа каждого народа, не отказывались от интеграции своей малой родины в большую и не усматривали никакой проблемы в том, чтобы подчеркивать двойную принадлежность к своей собственной и к испанской родине. В Стране Басков национальное возрождение было связано с защитой фуэро; в Каталонии движение Renaixença стремилось возродить язык, традиционное право и институты, а в Галисии движение Rexurdimiento[353]отличалось особым вниманием к защите галисийского языка, а политические программы появились гораздо позже.

В эпоху Регентства в Каталонии и Стране Басков на сцену вышло новое поколение политиков и интеллектуалов. Они отказались от представлений своих предшественников и заявили о существовании самостоятельных наций каталонцев и басков, а испанское государство рассматривали как угнетателя и чужеземца. В Каталонии идеи «двойного патриотизма» нашли свое выражение в так называемом «Мемориале о притеснениях» («Memorial de Agravios»), который в марте 1885 г. представители Каталонского центра и других каталонских общественных организаций[354] вручили королю Альфонсо XII. Они требовали региональной автономии, но заявляли о нежелании каталонцев ослабить «славное единство испанской родины». Однако с 1890 г. терминология меняется. Двадцатилетний Энрик Прат де ла Риба, президент Каталонского центра образования (Centre Escolar Catalanista)[355], определил Каталонию как «нашу единственную родину» и потребовал признания «естественных и исторических национальностей». Каталония, писал он, — это родина каталонцев, национальность одновременно естественная и историческая: т. е. проводилось различие между родиной и государством — институтом политическим, искусственным, принадлежность к которому является добровольной. Разумеется, в таком случае бессмысленно рассуждать о большой и малой родине, ведь родина могла быть только одна, а то, что называется большой родиной, — это просто государство, состоящее из различных сообществ, каждое из которых является истинной родиной. Государство представляет собой чуждый институт, навязанный нации, который лишает нацию ее природы и нарушает ход ее истории. «Испанское государство — это институт, враждебный Каталонии, по вине которого она утрачивает свою природную сущность», — пишет Прат де ла Риба.

Во время кризиса 1898 г. сознание принадлежности к чуждому государству обострилось. Жоан Марагал предложил разорвать путы, которые привязывают Каталонию к мертвой Испании, если сама Каталония не желает умереть. Таким образом, были налицо все предпосылки для создания исключительно каталонской партии. Уже существовала организация, Каталонский союз (Unió Catalanista), объединявшая многочисленные культурно-просветительские общества; имелась идеологическая основа, так называемое «великое повествование», созданное интеллектуалами и юристами, которое совпадало с требованиями промышленной и торговой буржуазии, содержавшимися в мемориалах ее общественных организаций; распространенным было и представление о том, что все испанское, т. е. кастильское, надо вырвать из каталонской нации. Чтобы все эти предпосылки привели к конкретным результатам, не хватало только одного — вмешательства правительства. Что и произошло: в 1890 г. была учреждена Региональная лига (Lliga Regionalista), выработана программа, в которой различались ближайшие и отдаленные цели деятельности, а для участия во всеобщих выборах выдвинут единый кандидат.

В Бильбао разрыв с идеей «двух родин», основанной на традиции фуэризма[356], произошел благодаря деятельности Сабино Араны. Бывший карлист, он подверг суровой критике фуэризм и связанное с ним литературное наследие. Арана отрицал подобные сочинения не потому, что они были написаны на кастильском языке, а потому что их политическое содержание противоречило его идее о единственно возможном пути спасения нации басков. В соответствии с идеологией испанского либерализма он считал, что фуэро были всего лишь выражением пакта баскской нации с испанской, и они только ускорили процесс деградации ее расовой сущности и довели ее почти до исчезновения. Вместо фуэризма Арана обратился к историческому материалу и создал миф о спасении порабощенной родины от гнета иностранного захватчика.

С его точки зрения суть проблемы состояла в том, что вместо изоляции от испанских завоевателей баски — жители долин и муниципиев[357] невольно восприняли чужеземную форму правления, противоречившую их истинной сущности. Бискайя (т. е. Страна Басков), которая в прошлом была конфедерацией независимых республик и кровных общин (hermandadas), стала сеньорией, т. е. отклонилась от своего исторического пути по вине более низкой и ущербной испанской нации. Испанцы, четырежды вторгавшиеся в земли Бискайи и четырежды потерпевшие поражение, в конце концов победили, подчинив и поработив этот непокорный народ, эту доблестную и независимую расу. Почему же, спрашивал Арана, суверенный народ не признал свою ошибку и одним росчерком пера не покончил с этим печальным положением, избежав иностранного влияния и своего страшного падения? И отвечая, он указывал на два источника болезни, которые заразили баскскую расу и которые народ басков, если желает излечиться, должен изолировать и устранить: «это чужаки и их приспешники» (maketos у (maketófilos)[358] — они виновны; общаясь с испанцами, баски «пережили процесс смешения свойственного им политического бискайского духа с внешним и чуждым и проникновение экзотического, или испанского, духа в свой собственный».

Подобно всем мифам о спасении, помимо повествования об истоках, определения зла и призыва к обращению в истинную веру, учение Араны указывало единственный путь к возрождению оказавшегося в опасности отечества. Испанцы не причинят никакого вреда, говорил он; если к ним относиться не как к согражданам или братьям, а как к иностранцам, то пагубного взаимодействия не произойдет, испанцы будут жить в изоляции от басков в том, что касается отправления культа, общественных организаций, образования, обычаев, дружеских связей, повседневного общения, и тогда условия для распространения зла исчезнут сами по себе. «Приспешники чужеземцев» или «дурные баски» окажутся в том же положении: если «другие» станут иностранцами, то они лишатся возможности создать тесный общественный союз между народом басков и испанцами, за который ратовали карлисты, сторонники интеграции и регионалисты-католики.

Итак, чтобы испанцы стали иностранцами, сначала надо было провозгласить независимость Бискайи, или Эускади[359] — таков политический вывод из мифа. Необходимо бороться за независимость, поскольку лишь независимость принесет спасение, поскольку тогда «другие» гарантированно превратятся в иностранцев; только независимость приведет к восстановлению изначальной сущности нации басков. Поэтому, призвав бискайцев к пробуждению, к обращению к истории отечества и самопознанию, Арана, отец-основатель Баскской националистической партии (БНП), тем самым призвал их к борьбе за независимость и обещал им спасение: «Познайте же самих себя, и если кровь, что течет