Тем не менее бесконечные распри и перепалки между братьями иКарлоттой не прекращаются до сих пор. Такое впечатление, что после истории снеудачной попыткой оформления опеки Карлотта утратила всякое доверие к братьями даже перестала испытывать к ним какие-либо добрые родственные чувства. Онатребует от них регулярных и самых подробных отчетов обо всем, что они делают, ипостоянно угрожает, что в случае отказа в предоставлении детальной информациинемедленно подаст на них в суд (когда-то она говорила, что действует от имениСтеллы, затем – Анты, а позднее и по сей день – от имени Дейрдре).

Подобное недоверие обескураживало и больно ранило братьев.К1928 году они сумели заработать огромные суммы денег, в первую очередь дляСтеллы, хотя, конечно, с ее благосостоянием всегда было тесно связано и ихсобственное. А потому столь странное отношение к их усилиям со стороны Карлоттыказалось им непонятным и необъяснимым, однако, несмотря ни на что, они напротяжении многих и многих лет выполняли все ее требования.

Они терпеливо вновь и вновь старались объяснить, чем именнозанимаются, в то время как Карлотта, конечно же, задавала все больше и большевопросов, требовала все более подробных ответов, выискивала все новые и новыетемы для проверки, все чаще требовала встреч с братьями, без конца звонила им сзавуалированными, но при этом вполне явными угрозами.

Надо отметить, что любому клерку, когда-либо работавшему на«Мэйфейр и Мэйфейр», эта «игра» была вполне понятна, однако сыновья Джулиенапо-прежнему переживали и горько сокрушались по поводу создавшегося положениядел и, казалось, не видели его истинной подоплеки.

С большой неохотой и, конечно же, против своей воли они вконце концов покинули особняк на Первой улице, в котором когда-то родились.

На самом деле изгнание произошло еще в 1928 году, однакосами они тогда этого еще не поняли и даже представить себе не могли, что такоевозможно. Однако, когда через двадцать пять лет Пирс и Кортланд Мэйфейрыпопросили разрешения осмотреть кое-какие вещи Джулиена, хранившиеся в мансарде,их не пустили даже на порог.

Кортланду и в голову не приходило, что битва за малышку Антуоказалась последней, в которой ему удалось победить Карлотту.

Между тем осенью 1928 года Пирс практически постоянно жил наПервой улице, а к весне 1929-го сделался верным и неизменным спутником Стеллы,ее «личным секретарем, шофером, мальчиком для битья и подушкой для слез».Кортланд был крайне недоволен, однако в конце концов махнул на это рукой исмирился. Друзьям и знакомым он говорил, что Пирс «хороший мальчик» и что раноили поздно он устанет от всего этого и, как все другие юноши, уедет учиться навосток.

Случилось так, что Пирс не получил возможности устать отСтеллы. Однако мы в своем повествовании вплотную подошли к 1929 году и должныпрервать рассказ, дабы сделать небольшое отступление и поведать о весьмазагадочной истории, случившейся летом этого года со Стюартом Таунсендом – нашимсоратником по Таламаске, страстно желавшим поближе познакомиться со Стеллой.

В 1929 году один из наших агентов, Стюарт Таунсенд, втечение многих лет изучавший материалы, связанные с семейством Мэйфейр,обратился в Лондонское отделение совета ордена с просьбой разрешить емупопытаться войти в непосредственный контакт с объектом наблюдения.

Желание Таунсенда основывалось на твердой уверенности в том,что таинственное послание Стеллы, оставленное для нас на обороте фотографии,свидетельствует о ее стремлении к такому контакту.

Стюарт был совершенно убежден, что последних троих изМэйфейров, обладавших колдовским даром, – Джулиена, Мэри-Бет и Стеллу –отнюдь нельзя назвать убийцами или обвинить в стремлении творить зло, а посемувстреча с ними не представляет никакой опасности, в то время как результаты еемогут быть «поистине поразительными».

Такая просьба заставила совет тщательно изучить вопрос, ещераз пересмотреть – как уже неоднократно делалось прежде – цели и задачиТаламаски, а также действующие внутри ордена законы и правила.

Несмотря на существование в наших архивах великого множествадокументов, касающихся целей и задач ордена, равно как и тех правил, которыми онруководствуется в своих действиях, а также приемлемых или не приемлемых методовв его работе, несмотря на то что каждый из этих аспектов является постояннымпредметом обсуждения на заседаниях всех отделений совета, позвольте мне еще разнапомнить о тех из них, которые имеют самое непосредственное отношение к этомуповествованию и помогут лучше разобраться в том, что же произошло со СтюартомТаунсендом в 1929 году.

Первое и самое главное. Мы собрали огромное досье наМэйфейрских ведьм, которое включает потрясающие и поистине бесценные сведения осемействе экстрасенсов. Нам удалось неоспоримо доказать – и прежде всего себесамим, – что Мэйфейры теснейшим образом связаны с миром невидимого испособны манипулировать им в своих интересах. Однако слишком многое оставалосьдля нас по-прежнему неясным.

А что, если удастся уговорить их поделиться с нами своимисемейными секретами? Какие тайны нам откроются?

Стелла по натуре своей не отличалась ни чрезмернойосторожностью, ни скрытностью и замкнутостью, свойственными Мэри-Бет. Вполневозможно, что, убедившись в том, что действуем мы всегда крайне осмотрительно ипреследуем исключительно научные цели, она согласится что-либо нам рассказать.Быть может, Кортланд Мэйфейр тоже не откажет нам в беседе.

Второе и, пожалуй, чуть менее важное. Конечно, в течениемногих лет наблюдая за семейством Мэйфейр, мы тем самым злостно нарушали ихправо на неприкосновенность личной жизни. Как выразился Стюарт, мы «вечносовали нос» в их дела. В его словах есть доля истины: фактически мы изучаликаждого члена семьи, словно подопытное животное, однако старались постоянносебя контролировать, вновь и вновь обсуждая между собой вопрос о том, как встремлении выяснить как можно больше подробностей не перейти пределдозволенного и следует ли знакомить сам объект нашего исследования с собраннымио нем материалами.

Признаться, собранное на Мэйфейров досье мы никому из нихпрежде не показывали. Возможно, нам следовало хотя бы теперь предпринять такуюпопытку.

Третье. Между нами и Мэйфейрами существовала особая связь:ведь в их жилах текла кровь одного из наших братьев – Петира ван Абеля. Еслиможно так выразиться, мы в определенном смысле были «родственниками». Возможно,уже одно только это предписывало нам войти с ними в контакт и рассказать об одномиз их предков. Кто знает, что за этим могло последовать.