Все жаждут её [высшую точку], и она жаждет их, и в ней блаженство всех семи миров, которые составлены в семь дней творения. ... Из этой точки исходит мир отдельных [умов].

Систематическое намерение этого заявления очевидно. Десять сефирот представлены как десять изначальных точек интеллигибельного рода; одновременно развиваются их отношения с психологией, эсхатологией и профетологией. Поражает то, как о первой сефире явно сказано, что она «не отделена от субстанции», а последняя, согласно контексту, это великий свет, который уже существовал до того, как воля стала действовать — либо изначально связана с первопричиной, либо тождественна с ней. Три пневматических степени души соответствуют, в то же время, степеням пророков, людей, оживлённых Святым Духом, а также мудрецов и учёных Писаний, над которыми, тем не менее, сияют искры Святого Духа. Сефирот как-то связаны с семью небесами; каждая сама по себе мир, но также отправная точка и объект желания душ, выходящих из неё. Существует очень тесная связь между Псевдо-Хисдаем и текстом Хасида (из Нарбонны) о внутренних душах, который, вероятно, также сохранился у Исаака Коэна (см. прим 185), но расходится с ним в неизвестном Хисдаю сопоставлении тайных имён этих разных степеней душ. Теория интеллигибельных точек связана с ранее рассмотренным перетолкованием идей как духовных атомов и их применения к сефирот. Из этих и похожих прованских источников теория затем пробралась к каббалистам Кастилии, прежде всего к Исааку Коэну и Тодросу Абулафия, а оттуда к автору Зогар.

Та же иерархическая структура описывается применительно к происхождению и, более того, месту высшего блаженства пророков, агиографов и мистиков-учёных в описании семи дворцов низших небес, которое следует сразу за вышеупомянутым описанием обряда заклинания Князя Торы. Сефиротический символизм здесь предполагается самоочевидным. Дворцы начинаются с низшего и восходят в ранге, как и заведующие ими архонты. Высший ранг имеет не Метатрон, правящий над шестым дворцом, а Сандалфон, имя которого связывается с тайной завоевания материи формой[629]. Это древнейший источник мистической этимологии Сандалфона, и он позже использовался многими испанскими каббалистами.

Мы уже проанализировали главные элементы подлинного вклада каббалистов Прованса в развитие концепций, попавших к ним, главным образом, из книги Бахир, но частью и из других источников [630]. Мы ограничились изучением важнейших элементов этой оригинальной разработки, не погружаясь во многочисленные детали, которые следует изучать в свете новых источников, как Исаака Слепого, так и круга Ийюн. Однако, решающие свидетельства должного понимания произошедшего здесь прорыва уже были рассмотрены. До сих пор исследования истоков Каббалы протекали в полном вакууме. В лучшем случае предполагалось прованское происхождение самой книги Бахир, и эта гипотеза, как мы установили в предыдущей главе, без сомнения, ложна. Для традиционной приверженности к ложным гипотезам обо всех главных вопросах характерно то, как Ноймарк в своём детальном обсуждении этих вопросов в Geschichte der Jhdischen Philosophic des Mittelalters, а также в расширенной еврейской версии (1921 г.) этой работы полностью пренебрёг всеми исследованными в данной главе материалами, относящимися к Рабаду, его сыну и кругу Ийюн. Подлинные источники каббалистической литературы Прованса оставались ему неизвестным. Когда, примерно в то же время, я начал своё исследование в этой области, обнаружение верного упорядочивания этих источников имело решающую важность для эволюции моих взглядов. На самом деле, в отличие от Бахир, эти источники позволили исследователю указать именно на те элементы Каббалы, которые действительно произрастали на прованской почве.

В заключение, мы можем, таким образом, видеть, что прованская Каббала исторически стремилась соединить древние гностические традиции, зародившиеся на Востоке и ведущие своего рода скрытное существование, со средневековым неоплатонизмом. Эти гностические традиции поддерживались, даже укреплялись в некоторых кругах, но были пронизаны элементами другого, а именно, неоплатонического мира, которые здесь оказались особенно плодотворны. В той форме, в какой Каббала вступила в историю, она включала в себя обе традиции, иногда придавая большее значение одной, иногда — другой. Именно в такой форме (или, скорее, двойственной форме) Каббала была перенесена в Испанию. В самом деле, за рамками периода, который охватывает эта книга, обе тенденции выделились особенно ясно. Это, например, верно для каббалистов Кастилии, и особенно для автора Зогар, который проявлял почти чисто гностическую ориентацию. С другой стороны, неоплатоническая тенденция и наследие круга Ийюн представлены в нескольких (по большей части, неопубликованных) работах начала XIV столетия. Среди них видное место занимают Йесод Одам («Основание мира») Хананеля бен Авраама ибн Аскера[631], комментарий к Йецира Меира бен Соломона ибн Сахулы [632], и небольшой опубликованный трактат Массорет ха-Брит («Традиция Завета») Давида бен Авраама ха-Лабана, внука француского рабби, о котором неясно, то ли он писал в южной Франции, то ли в Испании[633]. Но у истоков испанской Каббалы (которая нас здесь заботит прежде всего) две традиции и их элементы проникли друг в друга и смешались. Они отличаются от другого типа литературы, рассмотренного ранее, отсутствием обращения к откровениям, как среди подлинных исторических представителей этой традиции, так и среди псевдоэпиграфических обличий.

Глава 4

Каббалистический центр в Жероне

1. Каббалисты Жероны и их сочинения

Первая узнаваемая группа каббалистов, сложившаяся в Испании, в первой половине XIV в. имела центр в Жероне, небольшом каталанском городе, расположенном между Барселоной и Пиренеями. В то время в Жероне была значительная еврейская община, вторая по размерам в этой области после Барселоны. Её важность довольно очевидна по документам, относящимся к истории арагонских евреев в XIII в., встречающихся в хорошо известных публикациях Ренье (Regne) и Бера (Baer). Политические условия того времени были таковы, что регион, расположенный с двух сторон Пиренеев, вплоть до Перпиньяна и далее, был частью Арагона. Только в 1258 году, то есть в конце рассматриваемого в настоящем исследовании периода, Арагон отказался от своих прованских владений. Благодаря близкому родству романских диалектов, на которых говорили выше и ниже Пиренеев, установились крайне тесные отношения между Каталонией и Лангедоком, где арагонские графства Жерона и Руссильон граничили с областями графа Тулузского и других феодальных правителей Лангедока. Еврейские общины Арагона установили тесные отношения с общинами Прованса, и талмудические школы последнего привлекали каталонских юношей, стремившихся изучать Тору. Эти связи существовали уже долгое время; они были особенно сильны в XII столетии, когда процветали академии Нарбонны, Лунеля