– Эти ребята появлялись на моем горизонтенесколько раз. – Клей и Мэл шли вдоль Зеркального пруда с южной стороны. Клейне собирался темнить. – Мэл, я знаю, как работают эти ребята. Они любят давитьна свидетелей, прослушивать телефоны, собирать информацию с помощью всякихэлектронных штучек. Тебя просили надеть на себя микрофон?

– Да.

– И?

– Я послал их к черту.

– Спасибо.

– Клей, у меня очень хороший адвокат. Ярассказал ему все. По его мнению, ко мне претензий быть не может, поскольку яне проводил никаких операций с акциями. Ты, как я понимаю, проводил и навернякатеперь жалеешь об этом. Я получил доступ к конфиденциальной информации, но невоспользовался ею, так что я чист. Однако беда грянет, если мне придетсяотвечать на вопросы Большого жюри.

Дело еще не было передано в Большое жюри, ноадвокат у Мэла, видимо, действительно был опытный. Первый раз за последниечетыре часа Клей вздохнул свободнее.

– Продолжай, – осторожно сказал он. Из-затемных солнцезащитных очков он пристально следил за всеми, кто оказывалсяпоблизости, руки были глубоко засунуты в карманы джинсов. Впрочем, если Мэл всерассказал федералам, зачем им подслушивать?

– Главный вопрос заключается в том, как они наменя вышли. Я никому не говорил, что читал этот доклад. Кто им сказал?

– Никто, Мэл.

– Трудно поверить.

– Клянусь. Зачем мне было кому-нибудь об этомговорить?

Они задержались на минуту, пропуская машины,идущие по Семнадцатой. Снова двинувшись в путь, взяли немного вправо, подальшеот толпы. Мэл почти шепотом продолжал:

– Если я дам ложные показания перед Большимжюри, им придется попотеть, чтобы доказать твою вину. Но если меня уличат волжи, то я сам попаду за решетку. Кто еще знает, что я видел доклад? – сноваспросил он.

Клей окончательно убедился, что никакихмикрофонов на приятеле нет и никто их не слушает. Мэл не стремился выжать изКлея информацию, он просто хотел, чтобы его успокоили.

– Мэл, твое имя нигде не фигурировало, –твердо сказал Клей. – Я передал тебе доклад… Ты ведь не делал копий, так?

– Так.

– Ты отдал мне его обратно. Я просмотрел, тамне было ни одной твоей пометки. Мы с тобой просто несколько раз переговорили потелефону. Все свои суждения ты высказал исключительно устно.

– А как насчет других адвокатов, замешанных вделе?

– Доклад видели всего несколько человек. Онизнают, что он был у меня до того, как я завел дело, знают, что меняконсультировал врач, но понятия не имеют кто.

– Федералы могут заставить ихсвидетельствовать, что ты был знаком с докладом до того, как сыграл напонижение?

– Нет. Они могут попытаться, но эти люди –адвокаты, причем опытные адвокаты, Мэл. Их нелегко запугать. Сами они несделали ничего плохого, к операциям с акциями отношения не имеют, так что ониничего не скажут. Здесь я надежно защищен.

– Ты в этом уверен? – с большим сомнениемспросил Мэл.

– Абсолютно.

– Так что мне делать?

– Слушаться своего адвоката. Есть реальныйшанс, что дело вообще не дойдет до Большого жюри. – Это было скореезаклинанием, чем фактом. – Если ты проявишь твердость, вероятно, всерассосется.

Некоторое время они шли молча. КолоннаВашингтона становилась все ближе.

– Если я получу повестку, – медленно произнесМэл, – мне, пожалуй, снова нужно будет с тобой переговорить.

– Разумеется.

– Клей, я не собираюсь из-за этого садиться втюрьму.

– Я тоже.

Они остановились в толпе, собравшейся возлепамятника. Спеллинг сказал:

– Я исчезаю. До встречи. Хотя лучше бы тебе неиметь от меня новостей, они могут быть только плохими. – С этими словами онсмешался с группой старшеклассников и исчез.

* * *

Накануне открытия слушаний во Флагстафе вздании окружного суда, носившем имя некоего Коконино, царило относительноеспокойствие. Все занимались обычными делами, ничто не предвещало историческогоконфликта с далеко идущими последствиями, которому было суждено разыгратьсяздесь на следующий день. Шла вторая неделя сентября, но столбик термометрадополз до ста пяти градусов [16]. Побродив по центру города, Клей и Оскарвздохнули с облегчением, оказавшись наконец под сенью кондиционера.

В одном из залов шло совещание суда садвокатами сторон, и вот здесь-то атмосфера оказалась весьма накаленной. Ложаприсяжных пока пустовала, отбор жюри должен был начаться на следующее утроровно в девять. Одну сторону арены занимал Дейл Мунихэм со своей командой. Орда«Гофмана» во главе с легендарным адвокатом из Лос-Анджелеса Роджером Реддингомоккупировала другое крыло. Роджера Реддинга называли Роджером-Ракетой за то,что он умел поражать противника молниеносно и смертельно. А еще его прозвалиРоджером-Шельмой за то, что ездил по всей стране, сражался с самыми знаменитымиадвокатами и хитроумно добивался баснословных вердиктов.

Клей и Оскар заняли места среди прочихзрителей, которых для всего лишь предварительных слушаний собралось необычномного. На Уолл-стрит намеревались пристально следить за процессом. В финансовыхизданиях это дело обещало стать темой номер один на предстоящие дни. Ну и,разумеется, стервятники вроде Клея проявляли к нему огромный интерес. Двапередних ряда занимали корпоративные клоны – человек двенадцать одинаковоодетых нервных мужчин, несомненно, из компании «Гофман».

Мунихэм метался по залу, как бык в загоне,рявкая то на судью, то на Роджера. Голос у него был низкий, глубокий, аинтонация – всегда сварливая. Он был закаленным бойцом. Его хромота топоявлялась, то исчезала. Он то брал в руки трость, то забывал о ней.