– Да. Вам сейчас предъявлен двадцать один иск,но их количество будет возрастать. Можно считать, нам повезет, если удастсяурегулировать это проклятое дело, отстегнув каждому по три миллиона.

– А у вас сколько истцов?

– На вчерашний день было девятнадцать.

– А сколько у вас денег?

– Двести миллионов. Я справлюсь.

«Тогда почему бы вам не одолжить мнемиллиончиков эдак пятьдесят?» – чуть было не сказал Клей. Его забавляло то, какони жонглируют цифрами. Стюард принес еще водки, что оказалось весьма кстати.

– А как остальные?

– У Уэса все в порядке. Карлос выстоит, еслиистцов будет не больше тридцати. А вот Дидье последние две жены обчистили докостей. Ему крышка. Он первый кандидат на банкротство, впрочем, ему непривыкать.

«Он первый, – подумал Клей, – а кто второй?»

После долгого молчания он спросил:

– Что будет, если «Гофман» выиграет воФлагстафе? У меня же уйма этих дел.

– Тогда вы будете иметь очень бледный вид, какни печально. Со мной такое случилось десять лет назад, тогда речь шла о детях,родившихся неполноценными из-за лекарства, которое принимали их матери во времябеременности. Я подсуетился, быстренько заключил договоры, открыл дело – можетбыть, слишком поспешно, – а потом вагон сошел с рельсов, и ничего нельзя былоисправить. Мои клиенты рассчитывали на миллионы и, поскольку имели на рукахмаленьких калек, оказались, как нетрудно догадаться, эмоционально крайне неуравновешенными,с ними невозможно было договориться. Они подали на меня в суд, но фиг я имзаплатил. Адвокат ведь не может гарантировать результат. Однако эта история всеравно стоила мне кучу денег.

– Хотелось бы услышать что-нибудь болееутешительное.

– Сколько вы потратили на максатил?

– Восемь миллионов только на рекламу.

– Я бы пока подождал и посмотрел, что будетделать «Гофман». Сомневаюсь, что они раскошелятся. Та еще банда. Со временемваши клиенты взбунтуются, но вы можете послать их к черту. – Френч влил в себяполную рюмку водки. – Впрочем, давайте исходить из лучшего. Мунихэм непроигрывал сто лет. Стоит ему добиться сурового вердикта, и все изменится. Выснова оседлаете золотую жилу.

– Люди «Гофмана» сказали мне, что послеФлагстафа готовы перекочевать прямиком в округ Колумбия.

– Вероятно, блеф. Все зависит от того, какпройдет процесс во Флагстафе. Если там они много потеряют, то не смогутотмахнуться от сделки. Тут может быть два решения: если этот суд признает ихответственность, но сочтет ущерб незначительным, они попробуют попытать счастьяв другом суде и, вполне вероятно, выберут вас. А вы приведете какого-нибудьломового жеребца и надерете им задницы.

– Не советуете мне самому выступать в суде?

– Нет. У вас опыта недостаточно. Нужно не одингод повариться в этом котле, чтобы войти в высшую лигу. Такие вещи требуютвремени.

Несмотря на всю свою любовь к шумнымпроцессам, Пэттон явно не испытывал энтузиазма по поводу того сценария, которыйсам развернул перед Клеем, и отнюдь не желал быть тем самым «ломовым жеребцом»на суде в округе Колумбия. Просто он рассматривал разные возможности, чтобыуспокоить молодого коллегу.

На следующее утро Клей вылетел в Питсбург –ему было все равно куда, лишь бы не в округ Колумбия. В самолете он говорил сОскаром, просматривал электронные сообщения и газетные отчеты о флагстафскомсуде. Истица, шестидесятишестилетняя женщина с раком груди, выступалапрекрасно. Она вызывала глубокое сочувствие присяжных, и Мунихэм играл наструнах ее страданий, как на скрипке.

– Давай, сделай их, старина, – бормотал Клей.

Взяв напрокат машину, он часа два ехал насевер, в самое сердце Аллеганских гор. Найти Ридсбург на карте было почти также трудно, как найти дорогу к нему на шоссе. Но, переехав через перевал, онувидел расстилающийся внизу гигантский завод. «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В РИДСБУРГ,ПЕНСИЛЬВАНИЯ, – приветствовал его огромный щит, – НА РОДИНУ КОМПАНИИ „ХЭННАПОРТЛЕНД“, ОСНОВАННОЙ В 1946 ГОДУ!» Из двух труб-колоссов валил густой дым,медленно уносимый в сторону ветром. По крайней мере завод еще действует,подумал Клей.

Следуя указателю «В центр», он выехал наглавную улицу и нашел стоянку. Клей не боялся, что его узнают в джинсах,бейсболке и с трехдневной темной щетиной на щеках. В кофейне «У Этель» онуселся на шаткий табурет перед барной стойкой. Этель лично приветствовала гостяи приняла заказ: кофе и сандвич с жареным сыром.

У него за спиной два старожила разговаривали офутболе. Ридсбургские «Пантеры» проиграли три матча подряд, и оба болельщикасчитали, что лучше справились бы с делом, чем нынешний главный тренер команды.Согласно висевшему на стене возле кассы турнирному календарю, тем вечером«Пантерам» предстояла игра на своем поле.

Этель принесла кофе и спросила:

– Вы у нас проездом?

– Да, – ответил Клей, сообразив, что она знаеткаждого из одиннадцати тысяч ридсбургцев в лицо.

– А откуда вы?

– Из Питсбурга.

Он не знал, хорошо это или плохо, но Этель незадала больше ни одного вопроса и ушла. За другим столиком двое мужчин помоложеговорили о работе. Из их слов можно было понять, что оба ее недавно лишились.На одном была фирменная кепка с эмблемой «Хэнна Портленд». Жуя свой жареныйсыр, Клей прислушивался к тому, как они рассуждали о пособиях по безработице,выплатам по кредиту, деньгах, оставшихся на банковском счете, и вероятностипочасового найма. Один сказал, что договорился с местным дилером: тот возьмет накомиссию его «форд-пикап» и постарается перепродать.

На откидном столике возле входной двери стоялаогромная пластмассовая бутыль из-под воды. Рукописный плакат, висевший над ней,призывал всех вносить пожертвования в фонд «Хэнна Портленд». Бутыль быланаполовину заполнена монетами и купюрами.

– Это зачем? – спросил Клей у Этель, когда онапришла, чтобы подлить ему кофе.

– Ах, это. Чтобы собрать денег для семей тех,кого уволили с завода.

– С какого завода? – Клей делал вид, чтоничего не знает.