— Воитель! — усмехнулся Энтони, складывая все услышанное в единую картину и пытаясь понять, насколько правдоподобно та выглядит. Договориться с каким-нибудь охотником, чтобы тот раздобыл ему исполинского пса, наверное, было делом непростым, но не невозможным. Заранее измазаться кровью тоже не большой трудности дело. Обмануть доктора Харви… Этот момент, пожалуй, нуждался в уточнении. А в остальном придраться к разъяснениям Джозефа было не в чем. Помощник рос на глазах и вскоре грозился овладеть розыскной хваткой не хуже своего наставника. Правда, чтобы стать барристером, нужно было получить высшее образование, а вот к нему-то особенного стремления у Джозефа и не наблюдалось. Впрочем, при большом желании он мог поступить в университет хоть на четвертом десятке: имея за спиной такого отца, как лорд Артмут, можно было не особенно торопиться с устройством своего будущего. Быть может, через пару лет Джозефа заинтересует совсем другая карьера, и он подастся в армию или вовсе примет сан священника. Энтони, правда, плохо представлял себе его в этой роли, но в том, что от жизни можно ждать любых сюрпризов, больше не сомневался.

До Кроукомба они добрались еще засветло, и в этот раз Энтони не стал откладывать свое посещение Уиверов, постучавшись в двери Ноблхоса в том же самом костюме, в котором выехал утром из Лондона. Он понимал, что его не ждали, но откладывать встречу с Элизабет хоть на час сейчас не было совсем никаких сил.

Лакей принял у него пальто, привычно проводил в гостиную, пообещав сообщить о приходе гостя, и скрылся с глаз. Энтони невольно поежился: предыдущее его возвращение из отъезда вспоминать не хотелось, но что-то в этой столь же похожей на предыдущую тишине было зловещее, словно бы предупреждающее. Энтони не желал думать о плохом, отчаянно сражаясь с так и не побежденными демонами, но только быстрые знакомые шаги заставили тех отступить и признать поражение.

— Энтони!

Взволнованная и обрадованная, Элизабет протянула ему обе руки, а он, в очередной раз нарушив все правила приличия, прижал ее к себе и зарылся лицом в пахнущие свежестью волосы.

— Вы знаете? — поняла она, обхватив его за талию и даже не пытаясь освободиться. Энтони кивнул, сославшись на Джозефа. Элизабет вздохнула и устроила голову у него на плече. Осторожно погладила по жесткой ткани сюртука, чувствуя, как отпускает не только рожденная разлукой тоска, но и все неприятности последних дней. Рядом с Энтони она не боялась никаких трудностей и могла справиться с любыми проблемами. Какое счастье, что он приехал! Как хорошо, что он сумел вырваться у дел гораздо раньше озвученного срока! Как же Элизабет по нему скучала!

— Как вы? — перехваченным голосом спросил Энтони, и она поспешила его успокоить.

— Все в порядке! Мы с папой даже испугаться не успели. Потом уже, когда услышали шум борьбы и когда увидели окровавленного Эшли…

Энтони скрипнул зубами. Стоило только представить себе, какой виной должны были терзаться из-за этого шарлатана дорогие ему люди и какую благодарность теперь к нему испытывали, как внутри разгоралась жгучая ненависть. А ведь у Энтони пока даже доказательств обмана не было. А если Джозеф с Николасом ошибались и Ходж действительно пострадал, спасая родных? Нет, следовало умерить собственный гонор и покуда просто поддержать любимую. Восстановить справедливость он всегда успеет.

— Что говорит доктор Харви? — сдержанно спросил он. Элизабет почувствовала в его голосе напряжение и, догадываясь о причине, приникла к его груди еще ближе.

— Надеюсь, что все обойдется, — снова вздохнула она. — Эшли… Он не любит докторов. Даже осмотреть себя не позволил. Едва очнулся, потребовал, чтобы никто к нему не прикасался и, как доктор Харви ни настаивал, так и не дался.

Это было еще одним очком в пользу теории Джозефа. Оставалось лишь вывести Ходжа на чистую воду, но для этого Энтони должен был знать все подробности.

— Но ведь раны могут загноиться, — напомнил он. — Или, того хуже, обнаружится какое-нибудь внутреннее повреждение? Не лучше ли попытаться переупрямить вашего кузена? Если он не доверяет доктору Харви, можно привезти специалиста из Лондона: у меня есть пара нужных знакомств.

Элизабет грустно улыбнулась и покачала головой.

— Спасибо за ваше неравнодушие, Энтони, я, право, памятуя о ваших отношениях с Эшли, не могла на него рассчитывать, — с самой глубокой признательностью произнесла она, а Энтони стало мучительно стыдно. Будь проклят этот Ходж, не только сам привыкший обманывать любящих его людей, но и вынуждающий других следовать своему примеру! — Я поговорю с ним, попытаюсь все объяснить, но, боюсь, проку не будет.

Элизабет наконец заставила себя освободиться из объятий Энтони и в волнении прошлась по гостиной. Энтони подтвердил ее неспокойные мысли относительно состояния здоровья Эшли. Единственное, что тот позволил, это омыть те раны, до которых не мог дотянуться сам, и щедро полить их бренди — и то потребовал, чтобы помощь ему оказывала горничная, а не «леди, коим не пристало смотреть на подобные вещи». После этого Эшли улегся в кровать и пообещал не вставать с нее, покуда раны не заживут и он не перестанет являть миру образец беспомощности.

Последняя фраза была явным камнем в сад Энтони, не погнушавшегося после падения с лошади принять помощь Элизабет, однако она быстро изгнала эти мысли: даже если Эшли бравировал, это ничего не меняло в ее вечной благодарности ему за спасение. Стыдно было от того, что она так ошибалась в кузене, считая после недавних его отвратительных поступков, что он не способен на поступки хорошие. Слишком увлеклась Энтони, сравнивая их с кузеном и всякий раз не в пользу последнего. А Эшли жизнью ради них с отцом рискнул и даже секунды не медлил перед тем, как броситься на пса. А ведь все могло закончиться совсем не так удачно. Отец до сих пор удивлялся, как Эшли удалось в одиночку расправиться с громадной, словно волк, собакой, и благодарил бога за то, что тот встал на сторону человека. Всю дорогу до Ноблхоса корил себя за дурное отношение к племяннику и клялся исправиться. И Элизабет не знала, чем его утешить, чувствуя себя невольной виновницей их отдаления друг от друга.

Она не собиралась жаловаться на выходки Эшли во время бала, но отец сам понял, что дело неладно, и потребовал дать прямой ответ. И Элизабет предпочла сказать правду, даже если это выглядело как жалоба на набедокурившего кузена. Но Эшли рисковал не только своей репутацией и репутацией Энтони, он, заигравшись, мог подставить и дядю, и Элизабет, памятуя о недавних переживаниях отца из-за угроз его чести, решила предупредить его о возможности новых проблем.

Она не знала, состоялся ли после этого разговор между Томасом Уивером и его племянником, но весьма скоро отметила, как охладел отец к Эшли. Ни разу он больше не поинтересовался за общим столом его успехами в покорении новых стартов, не затеял веселой перепалки о том, как лучше обучать лошадей, не вспомнил забавной истории из жокейской карьеры племянника.

А уж когда Эшли неудачно съязвил на тему подтвердившейся беременности Черити, обвинив дядю в пересмотре приоритетов, отношения между ними расстроились окончательно. Томас Уивер, никогда не дававший своих женщин в обиду, с Черити в последний месяц и вовсе сдувал пылинки, отзываясь на любой ее вздох, на самую легкую бледность, на не озвученную просьбу. Черити тяжело носила ребенка: ее постоянно мутило, она почти не могла есть, и отец от этого просто сходил с ума. Элизабет никогда еще не видела его таким: словно бы это был его первый ребенок, а не третий.