«Секьюрити» заинтересованно приблизился. Бармен стоял, скаменным лицом скрестив руки на груди. Все было готово для нехитрой пьески подтривиальным названием «Скандал в общественном месте». От ближайших столиков наних уже украдкой посматривали, заметив некую несообразность происходящего.

— И милиционер на борту, поди, есть? — спросил Кацуба.

— А как же, — заверил бармен.

Майор невозмутимо слез с высокого табурета, кивнул Мазуру:

— Пойдем дальше…

И замер, как унюхавший куропатку пойнтер. Объектом егоинтереса могла быть только подошедшая к стойке пара, говорившая на незнакомомМазуру языке, вполне способном оказаться испанским или итальянским, — романскаягруппа безусловно прослеживалась. Дама откровенно таращилась на обоих жертвкораблекрушения, а кавалер, пониже ее росточком и пощуплее, смотрел без всякогоинтереса, с уныло-отрешенным видом мужа-подкаблучника.

Кацуба вдруг широко улыбнулся, что-то спросил на том же,насколько мог определить Мазур, языке. Сделав большие глаза, дама охотноответила. Разговор завязался незаметно. Оказавшись не у дел, Мазур торчал рядом— заметив, что охранник нелепо затоптался поодаль.

Майор разливался соловьем. Можно было подумать, что вдругвстретились старые добрые знакомые, ужасно обрадовавшиеся друг другу. Даматараторила, улыбалась, обстреливала взглядами то Кацубу, то Мазура, а усатый илысый кавалер был прямо-таки зеркальным отражением выведенного из игры Мазура —разве что понимал, о чем идет речь, даже вставил пару реплик, но тут же умолк,не пытаясь соперничать с красноречием дамы.

— Пошли, — сказал Кацуба, широким жестом указывая дамена свободный столик. — Приятно быть популярным. Сеньора видела, как насподнимали на борт, ужасно заинтересовалась, приглашает выпить, что бог пошлет.Халява, плиз!

— Она не из Бразилии, раз сеньора? — негромко спросилМазур, лавируя следом за ними меж столиками. — Где в лесах много диких обезьян?

— Да нет, из других мест. Где мне бывать доводилось.Если поговорить подольше, вполне могут отыскаться общие знакомые, но лучше непробовать, меня в тех местах мертвым считают, не годится людей разубеждать…

Усатый остался у стойки, вдумчиво давая инструкции мгновеннопреобразившемуся бармену. Охранник, столкнувшись со столь непредвиденнымоборотом дела, убрался в коридор, временами видно было, как он тампрохаживается с терпением цепного пса.

— Прошу любить и жаловать, — сказал Кацуба, когдауселись за столик. — Донья Эстебания, по нашему, пожалуй, Степанида. Этотсморчок не муж, как я сначала полагал, а управляющий. Затюкан качественно —бабенка, сам видишь, и в горящий вигвам войдет, а уж глянет — как долларомударит…

Бойкая бабенка вовсю улыбалась Мазуру — определенно лет нанесколько постарше его, но симпатичная, ухоженная, щедрых форм, к тому же обильноукрашенная радужно сверкающими камушками и золотишком тонкой работы.

— В Европе скучно, а в «загадочной Азии» еще скучнее, —лихо переводил Кацуба. — Вот наша Степанида и отправилась взглянуть назагадочную Сибирь, где белые медведи с утра чавкают зазевавшихся аборигенов.Конечно, несколько разочарована: города самые обыкновенные, а медведя виделаодного, и то в зоопарке. А вот мужики, говорит, авантажные…

Бабьим чутьем догадавшись, о чем идет речь, донья Степанидаулыбнулась Мазуру так, что ясно было без всякого перевода.

Вернулся печальный управляющий, уткнулся в свой бокал иотрешился от всего сущего. Официантка, возникшая, как из-под земли, оборудоваластол так, что Мазур поневоле повеселел.

— Очень она печалится, что ты лишен возможности принятьучастие в беседе, — сказал Кацуба. — Погоди-ка…

Он коротко сказал что-то, донья Эстебания просияла исообщила Мазуру на неплохом английском:

— Мигелю следовало бы раньше подумать… — она кивнула наКацубу. — Как вам удалось выжить в таком холодном море? Это же Северный полюс…

— Ну, не совсем, — сказал Мазур, светски улыбаясь. — Дополюса далековато.

— Правда? И корабль туда не пойдет?

— Боюсь, что нет. Туда добираться нужно на ледоколе…

Она отпустила какую-то сочную фразу на испанском, глянула,на управляющего так, что бедняга съежился, беззаботно пояснила Мазуру:

— Хесус опять напутал. Я ему велела подобратьтуристский рейс, который непременно проходит мимо Северного полюса, а его,недотепу, надо полагать, снова обманули… — и одарила Мазура горячим взглядом. —Признаться, я не разочарована… Пожалуй, Хесуса выгонять не стану. Я его сто летсобираюсь выгнать, но вечно возникают преграды, сеньоры: эти нашипатриархальные нравы, традиции, он, изволите ли видеть, — сын сестрыдвоюродного брата кормилицы моего дедушки… или двоюродный брат кормилицыдворецкого моей бабушки, я уже не помню, но по меркам Санта-Кроче это всеравно, что член семьи, придется терпеть, пока он меня не вгонит окончательно вгроб. Сейчас я его отправлю дать разнос этому болвану за стойкой — я же видела,как он с вами обошелся… Безобразие, так поступать с людьми, перенесшими ужасноекрушение…

— Не стоит, право, — сказал Мазур. — Его неперевоспитаешь…

— Думаете? Ну хорошо, пусть Хесус сидит, нагоняя тоску…Вы добрый человек, команданте, в точности как мой второй муж, — бедняга такдолго собирался пристрелить чертова дона Хосе, что тот успел опомниться ипристрелил его самого. Правда, потом пристрелили и оборотистого дона Хосе, ноя-то все равно осталась вдовой…

— Что, у них и вправду так весело? — спросил Мазур.

— Будь уверен, — кивнул Кацуба. — Веселая страна, укаждого провинциального барончика своя гвардия, и бывает жарковато… В столице,конечно, жизнь течет относительно благолепно, но в глуши нравы ничуть неуступают нашим нынешним…

— А почему она меня называет «команданте»?

— Мигель мне сказал, кто вы такие, — тут же вмешаласьдонья Эстебания, уловив знакомое слово. — Команданте — у нас примерно то же,что и полковник, сеньор Влад. У нас в роду масса команданте, мой третий мужтоже был команданте, но ненастоящий, его так звали из вежливости, из-за… какэто? Места в обществе.

— Положения?

— О, вот именно. Правда, это положение главным образомбыло достигнуто благодаря моим поместьям, и когда этот индюк стал себя вестивовсе уж несносно, пришлось выгнать…

— Надеюсь, он при этом остался жив? — спросил Мазур.

— Сеньор Влад, я бедная слабая женщина… — послав емукокетливый взгляд, притворно оскорбилась донья Эстебания. — Конечно, когда онпри расставании назвал меня вовсе уж непотребными словами, я схватила со стенывинчестер, но он все равно был не заряжен, да и стрелять я не умею, так чтоХесус совершенно напрасно прятался под стол… В наших местах одинокойбеззащитной женщине очень трудно жить, сеньоры, вокруг так и вьются всякиеавантюристы и охотники за деньгами, да и в Европе не лучше. В Ницце мою бабушкуобчистил до нитки один прохвост, в буквальном смысле, я имею в виду: когда онтихонечко смылся на рассвете из отеля, прихватил с собой не только ценности, нои ее парижские платья… И все равно бабушка вспоминала о нем не без печали вглазах. Надо полагать, обаятелен был, подлец… Между прочим, он напортил толькосамому себе. Бабушка совсем было собралась за него замуж, а объявить ему обэтом хотела в то самое утро, когда он предпочел завершить их бурный романневыносимо вульгарно… Тысяча извинений, сеньоры, но даже среди офицеровпопадаются прохвосты — мой родной дядя был гвардейским капитаном, и все равнополучился сущий позор семьи, когда он не просто сбежал с женой командира, ноеще и выгреб все из полковой кассы… Говорят, он потом служил в Коминтерне,наврал, что бедняк в десятом поколении, но ваш хефе Сталин все равно егорасстрелял вместе с остальным Коминтерном… К чему я клоню, сеньоры? Я хочусказать, что ваше неожиданное появление при столь романтических обстоятельствахни в коей степени не позволяет заподозрить в вас банальных пароходныхаферистов…