Зафира встала, и под кожу ей прокрался холод страшнее, чем тот, что рождали проклятые снега Деменхура.

Голоса взывали к ней. Не как те, что приветствовали её в логове Льва. Это была мольба о помощи. Крик погибающих.

– Охотница?

От дрожи в голосе Кифы пульс Зафиры участился ещё сильнее. Её кровь упивалась смятением пелузианки.

– Зафира?

«Приди. Освободи нас».

Зафира медленно шагнула навстречу голосам.

– Куда ты идёшь? – прошипела Кифа, вскочив на ноги.

Домой. Она шла домой.

– Дай ей минутку, – услышала она слова Альтаира.

– Она не… Эй! Охотница!

Зафира скрылась среди деревьев и ступила на тропу, которая разворачивалась перед ней и исчезала за её спиной. Лес трещал и стонал, глотая отчаянные крики Кифы. Свет костра померк. Зафира брела вперёд, осторожная, но бесстрашная. Почерневшие ветви скручивались, переплетались на верхушках аккуратными стрельчатыми арками.

«Marhaba, marhaba, marhaba», – пульсировал воздух.

Разбросанные по земле обломки сглаживались, превращаясь в мерцающий мрамор под её сапогами.

Света здесь не было, но Зафира привыкла охотиться вслепую. Привыкла слышать и знать всё. Она улавливала в шёпоте сафаитские слова, которые пульсировали на барабанных перепонках, стучали в сердце.

Мы – прошлое.

Мы – будущее.

Мы – история.

Мы – разрушение.

Освободи нас.

– Я иду, – прошептала Зафира и обрадовалась, когда они улыбнулись в ответ.

Hayati. Моя жизнь. На шаг выше любви. Одно слово, что шептали ему на ухо, когда Насир плакал ночами.

«Лгунья!» – хотел крикнуть Насир, когда Серебряная Ведьма превратилась в кого-то другого. Волосы её потемнели до знакомого оттенка золота, настолько насыщенного, что он почти становился чёрным. Глаза смягчились. Уши заострились.

Она превратилась в ту, что существовала многие, многие, бесконечные годы.

– Не надо. – Насир едва мог говорить, потому что горло сжимала незримая рука. Женщина вновь превратилась в ведьму. – Не лги мне.

– Зачем мне лгать? – мягко спросила она.

– Я не знаю, и мне всё равно.

Возможно, Лев послал её, чтобы поиграть с разумом принца.

– Почему ты только сейчас говоришь об этом? У тебя были годы.

– Я могу погибнуть в этой битве. Возможно, у меня не будет другого времени, чтобы рассказать.

– Теперь ты можешь бежать с Шарра, как сделала много лет назад.

Лицо женщины исказилось. Неважно, какую она носила маску – он всё равно видел свою мать.

– Я не в своих интересах сбежала с Шарра.

Он не понимал, что это значит. Он не хотел понимать. Ожог под ключицей вспыхнул новой болью.

– Но моё время в тени подошло к концу. Ты здесь, и ты больше не нуждаешься в защите.

– Я никогда не нуждался…

– Я сказала ему, что твоё рождение было необходимостью, потому что визири требовали наследника. Он никогда мне не верил, даже когда я сняла корону и надела этот плащ. Он отправил вас с Альтаиром на Шарр – напомнил, что козыри в его руках, чтобы я не настраивала Охотницу против него. Он знал, что я вмешаюсь. Знал ещё до того, как вы покинули Крепость Султана. И да, я вмешалась. Я помогла тебе, подарив компас, благодаря которому ты мог помочь Охотнице. Но раскрыть свои карты я не могла.

Насир понял лишь половину из сказанного. Он глубоко вздохнул. Принц Аравии знал, что слова, которые он собирается произнести, не приведут ни к чему хорошему.

– Докажи мне, что ты султанша.

«Докажи, что ты моя мать».

Женщина покачала головой, и Насир заметил черты своей матери в Серебряной Ведьме. Или черты Серебряной Ведьмы, когда-то жившие в его матери.

– Докажи или убирайся прочь.

– Когда мои Сёстры… погибли, я знала, что люди в первую очередь будут искать нового лидера среди сафи. Последней, которого я убила, была сафи, чьё имя я взяла себе: тогдашний халиф, тётя Беньямина. Я перерезала ей горло и похоронила её на территории дворца, я стала ею как в облике, так и в действиях. Меня короновали, удивившись, что Позолоченный Трон принял меня, и только это кресло знало, что я – одна из Сестёр. Я тайно родила Альтаира, скрыв его на тот случай, если Лев вдруг сбежит с Шарра. Десятилетиями я правила королевством. В одиночку. Пока Гамек…

Насир не хотел больше слушать.

– Мне не нужны твои сказки.

Она знала, что ему нужно.

Она знала, потому что он увидел опустошение в её тёмных глазах, когда она подняла руку к левому рукаву и закатала серебряную ткань, обнажив ожог. Чёрную слезу возле локтя. Напоминание о том, как она встала между Насиром и кочергой.

– Я могла бы сменить тысячу лиц и сотню имён, – промолвила она мягким голосом, – но шрамы вечны.

Насир дышал сквозь приоткрытые губы. Баба, которого он любил, превратился в чудовище. Женщина, которую он любил, использовала его, шпионила за ним. Все остальные избегали его – со страхом в глазах, с ненавистью в сердцах. Он выдержал всё это – и фальшивую любовь, и фальшивое уважение, и фальшивые чувства.

Потому что, вопреки всему, любовь его матери всегда была настоящей.

– Для меня ты была всем, – сказал Насир. – Пусть всё остальное рушилось, но ты, даже мёртвая, ты была моей. – Он пытался понять, почему его пальцы не могут успокоиться. Голос Насира повысился как никогда раньше. – Но тебя никогда не было.

– Моё лицо ничего не меняет.

Насир глухо рассмеялся. Аравийцы считали, что их любимая султанша была сафи. Принц думал, что он наполовину сафи.

Очередная ложь.

– Я никогда не знала настоящей любви, пока не встретила твоего отца. Я никогда не испытывала истинного обожания, пока не родила тебя. Я подарила ему тот медальон, hayati. Мою последнюю память о Шарре. Но через медальон Лев нашёл путь к его разуму. А когда Охотница первый раз ступила в лес, Лев понял, что наконец-то обрёл шанс отыскать Джаварат. Он нашёл меня, и было лишь вопросом времени, когда он найдёт её. Султанша не могла просто так покинуть свой трон, а ты не мог руководить Аравией. Поэтому я отдала корону Гамеку. И разыграла собственную смерть.

– О, ты сделала гораздо больше, – резко ответил Насир. Ему казалось, что душа рассыпалась на осколки. Голос его был жесток. – Ты сделала меня величайшим хашашином на свете и оставила меня в его руках. Ты превратила меня в чудовище и отдала ему поводок.