Федоров подавил кривую ухмылку. Никто из тех, кто регочетсейчас над ним, не знает, какую фигу он держит в кармане. Никому не известно описьмах, полученных Федоровым-Челядниным из Польши, от Сигизмунда-Августа: описьмах, зовущих к измене жестокосердному государю, который не чтит своихверных шляхтичей, меняя их на какую-то песью кровь, на лайдаков,[71] от коихнет и не будет проку. Уж неведомо, что там сулил велеречивый ляшский круль[72]другим боярам (не одному же Федорову он писал, конечно!), однако бывшего главубоярской думы он недвусмысленно пообещал сделать своим наместником в Московии.

Наместником короля! То есть властителем московским! Как быцарем!

Федоров, прочитав сие, почувствовал себя как медведь, справаот которого сот медовый, а слева – медовый сот. Что выбрать? Чьи посулы? Короляили царя? Сделаться наместником или главою земщины? Рассудив, что лучше синицав руке, чем журавль в небе, он медлил с ответом в Польшу: ждал царской милости.А теперь все жданки съел, даже объелся ими! Нынче же даст ответ с вернымчеловеком… нет, завтра: нынче не поспеть небось в Москву воротиться.

– Ты небось думаешь, что царь у тебя неблагодарный, да? –послышался рядом вкрадчивый голос, и Федоров вздрогнул так, что чуть не выронилчарку и посох. – Ты мне, дескать, верную услугу оказал, а я молчком молчу? Нет,Иван Петрович, я добро помню. Вишь, на трон тебя посадил. Ты небось и не мнил отакой чести, а? Или мнил? Только ты ожидал сего от Сигизмунда, короляпольского? Ну какой же разумный человек возьмется поверить ляхам? На языке уних, конечно, мед, зато под языком – лед! Наместником тебя сделает, держикарман шире! Между нами: то же самое он князю Владимиру Андреевичу обещал. И,уверен, обманул бы и тебя, и его. Только я могу человека на трон посадить!Только я! И не тебя одного – но и царицу твою.

– Ка… – тихо, сдавленно каркнул Федоров, хотевший спросить:«Какую царицу?!» – и голос его пресекся, когда он увидел входившую в трапезнуюМарью Темрюковну.

Вся в белом, мерцая многочисленными жемчугами, она была такослепительно хороша, что у мужчин, редко видевших государыню, захватило дух.Держась необычайно прямо, нисколько не дичась восторженных взглядов,направленных на нее со всех сторон, она подошла к трону – и несколькооторопела, увидав на царевом месте, в царевом облачении не своего мужа, адругого человека.

– Что стала, Марьюшка? – насмешливо спросил Иван Васильевич.– Не признала нового государя? Ну что же ты, на дворе ведь не ночь, когда всекошки серы… Это боярин Федоров-Челяднин – помнишь его? Нынче моей волею он царьвсея Руси. Кланяйся государю в ножки, благодари его за милость.

– Какую еще милость? – высокомерно спросила Марья Темрюковнасвоим гортанным голосом.

– Ну как же! – воскликнул Иван Васильевич веселым голосом. –Как же ты забыла, любушка моя? Ведь он, великий царь, тебя, рабу свою, удостоилвеликой милости: сюда из Москвы привез, а кроме того… – И, подойдя к жене, ончто-то быстро шепнул ей на ухо.

Кученей изумленно воззрилась на мужа, и смугло-румяное лицоее, только что цветшее и сияющее, вмиг сделалось мертвенно-бледным. Онапокачнулась, схватилась за сердце…

– Эй, Михайла! – гаркнул царь, успевший поддержать жену. –Прими-ка сестру, неси ее в покои. И ты, Елисей, пойди с ними, дай ей питья тогоцелебного, что приготовил давеча. Да вино возьми послаще.

Появился Бомелий; скользнул непроницаемым взором по лицугосударя, но не обмолвился и словом. Поклонился покорно и проследовал заМихаилом Темрюковичем, который легко, как перышко, нес обеспамятевшую сестру.

Федоров все это время сидел ни жив ни мертв. Он едва лислышал хоть слово, едва ли замечал происходящее. Перед глазами мельтешилиогненные колеса, в голове билось молотом: «Знает! Он все знает про польскиеписьма! Пропала моя голова!»

Царь махнул рукой. Федька Басманов подскочил к нему счаркою, и Иван Васильевич жадно глотнул вина.

– Экая незадача, – сказал он, покачав головою. – Хотел рядомс тобою на трон свою царицу посадить, а она, вишь ты, сомлела. Но ты не горюй,великий государь! Найдем для тебя другую. Ничего, что будет она малостьпостарее да покривее. Зато такая не вовлечет почтенного человека в блудныйгрех.

Царь хлопнул в ладоши; по этому знаку распахнулись двери, ив них стремительно, словно ее изо всех сил толкнули в спину, влетела женщина вбогатом боярском наряде, в жемчугом низанной кике и золоченой душегрее,отороченной соболем. Пирующие засмеялись над ее неловкостью; только МалютаСкуратов смотрел недовольно, угрюмо. На трясущиеся, щедро нарумяненные щекигостьи поползли слезы. Впрочем, лицо ее тотчас озарилось радостью.

– Батюшка мой, Иван Петрович! – вскрикнула она, всплеснувруками, но испуганно замерла, только сейчас разглядев, где и в каком видевосседает Федоров.

Боярин оторопело уставился на свою жену.

Откуда она взялась? Уезжая в слободу, оставил семью вМоскве. Неужто и Грушеньку привезли? Что все это значит?

– Поди, поди сюда, царица всея Руси! – приветливо замахалрукою государь, и какой-то молодой опричник снова подтолкнул боярыню в спину. –Поди сюда, присядь. А ты, Иван Петрович, посунься малость, дай жене местечко.Зовут-то как? Зовут тебя как, боярыня?

– Марья… – пролепетала она трясущимися, бледными губами.

– Ишь ты! – изумился государь. – И та Марья, и эта. Как быне перепутать, а, Иван Петрович?

Тот таращился непонимающе.

– Погляжу, ты, Иван Петрович, вообще путаник, – тем жевеселым, приветливым голосом продолжал государь. – Свою жену с моей перепутал,земщину с наместничеством, Польшу с Московией, верность с изменою… Все малотебе, да, царской милости? А ведь я щедр, Иван Петрович. Вот что тебе скажу: задочку свою не тревожься. Выйдет она замуж и станет жить в холе и воле. Ее, таки быть, я не трону, знай мою щедрость. А ты, изменник и предатель, уж не взыщи.Малюта!

Скуратов с радостным, прояснившимся лицом оказался рядом строном и, выхватив из ослабелой руки Федорова царев посох, вроде бы несильноткнул его набалдашником в левый висок. Федоров тут же завел глаза, закинулголову, начал сучить ногами, но почти сразу притих и вытянулся. Иван Васильевичнебрежно скинул его с трона, хотел сесть, да мешала стоявшая на пути боярыняФедорова. От всего увиденного она словно окаменела и смотрела вокругнеподвижными, пустыми глазами.

Нахмурясь и стиснув челюсти, царь махнул рукой. Малютаударил еще раз…