Маэлгвин сидел на своем троне так же прямо, как и все, ноказалось, что он сидит развалясь. Вид у него был снисходительный, мы его какбудто забавляли. Словно он мог в любой момент встать и увести своих людейзаниматься делом посерьезнее, чем какой-то там пир. Сидящие за его столом одетыбыли как большинство присутствующих – в костюмы от античных до века этаксемнадцатого, хотя большинство затормозились примерно в четырнадцатом веке, илив одежду от современных кутюрье вперемежку с костюмами а-ля Адам и Ева. Отличиедома Маэлгвина было в том, что почти на каждом надета была еще звериная шкура.У Маэлгвина лицо выглядывало из остроухого капюшона, имитирующего волчью морду,серо-белый волчий мех одевал плечи. Под шкурой виден был мускулистый обнаженныйторс, нижнюю часть тела скрывал стол. У других над лицами красовались кабаньи имедвежьи головы. Женщина-куница, женщина-лиса, потом еще те, кто носил плащи изперьев или хотя бы отдельные пучки перьев в волосах. Но ни для кого из сидевшихза этим столом шкуры и перья не были модным аксессуаром. Их носили потому, чтопрежде в них заключалась магия или как намек на еще существующие способности.Маэлгвина звали повелителем волков, потому что он до сих пор мог превращаться вогромного мохнатого волка. Большинство оборотней, правда, потеряли способностьменять людскую форму на животную, как Дойл.

Не все оборотни принадлежали к дому Маэлгвина, но все, ктозвал его господином, в свое время могли превращаться в то или иное животное.Некоторые и сейчас еще могли – но немногие. Еще одна почти утраченнаямагическая способность.

При этой мысли я невольно взглянула на Дойла. Он так и стоялу двери. Удалось ли ему вынюхать убийцу? Узнал ли он, чья магия едва неуничтожила Андаис и ее стражей? Очень хотелось, чтобы он подошел ко мне ирассказал, но нам приходилось играть свои роли. Мы заставили придворных думать,что он решил вернуться к Андаис и наказан за недолгую измену – поставлен напост у двери, далеко от трона. Чем дальше от трона, тем дальше от милостимонарха, а значит – плохо. Это был единственный способ поставить его у двери напути всех входящих так, чтобы не вызвать подозрений. Но сколько же еще нампритворяться? Когда королева его позовет?

Я старалась не дергаться от прикосновений крыльев, ручек иножек. Мне хотелось смахнуть с себя фей и подозвать Дойла. Хотелось со всемпокончить. Но Андаис всегда предпочитала растянуть месть. Я принадлежала к типу"убить-их-всех-и-дело-с-концом", Андаис любила поиграть с жертвой.

Маленькая белая фея, теперь красная с головы до ног,наклонилась к самому моему лицу и прозвенела колокольчиком:

– Почему ты так замерла, принцесса? Еще боишься, чтоукусим? – Она засмеялась, и с ней засмеялись почти все: кто-то звонко, какколокольчик, кто-то шипя, как змея, а кто-то очень похоже на людей, и это былсамый странный звук. Они взлетели смеющимся облачком, сплошь разноцветныекрылья и окровавленные тельца, какая-то помесь стервятников с бабочками.

По залу разнесся голос Андаис – тон не форсированный, как уактеров, а совершенно обычный, словно ей не надо было прилагать никаких усилий,чтобы ее голос донесся до самых дальних углов.

– Ачто бы ты дал, Маэлгвин, за возвращение твоему домуутраченных способностей?

– О чем ты говоришь, о королева? – переспросил онпрежним чуть насмешливым тоном, но глаза посмотрели внимательней.

Она отыскала взглядом Дойла и скомандовала:

– Покажи ему, о чем я говорю, Мрак.

Нервы у королевы явно покрепче моих. Я бы велела Дойлубежать и выложить мне все новости, высказать обвинение, а она вместо этогопревращала его проход по залу в цирковое представление. А может, она простобольше была фейри, чем я. Фейри редко бывают практичны. Они будут шутить изабавляться даже на пути к виселице. У фейри это в природе – а у меня нет. Мнехотелось наорать на нее и заставить заниматься делом. Но я прикусила язык иоставила ее вести события так, как она пожелает. Только пожалела, чторассказала ей о возвращении способностей к моим стражам. Не знала в она оДойле, и хотя бы этот спектакль подождал бы.

Дойл покинул пост и скользнул к центру зала, но неперекинулся. Просто шел под взглядами придворных, сперва сопровождаемыймолчанием, потом усиливающимся шепотом и смешками. Когда Дойл наконец подошел ктрону, королева готова была рычать от злости.

Он опустился на колено перед ее троном, не моим – верноерешение, это был ее двор.

Маэлгвин сказал:

– Я полагал, что мои сородичи не теряли способностипрогуляться по тронному залу, моя королева.

Он не рассмеялся вслух, но был чертовски к этому близок.

– Прошу разрешения передать на время мое оружие внадежные руки, – сказал Дойл.

– Зачем мне давать тебе какие-то разрешения, Мрак? Тыменя уже подвел.

– Многие из утерянных в прежние годы магических предметовисчезли именно во время метаморфоза.

Он расстегнул ремень, на котором крепились и его парныекинжалы, и меч с черной рукоятью. Кинжалы назывались Зиг и Заг. Раньше ониносили другие имена, но я их ни разу не слышала. Кинжалы поражали без промахалюбую мишень, в которую были брошены. Меч звался Черное Безумие – Байнидх Ду.Стоило любой руке, кроме руки Дойла, попытаться им завладеть, и вор навсегдалишался разума. Во всяком случае, легенда была такая. Я только один раз виделамеч в бою – против Безымянного. Все возможности меча в одной той схватке яувидеть не могла. Дойл вытащил ремень из петель наплечной кобуры с ее совсем немагическим содержимым – современным пистолетом. Пистолет он не тронул, и кобураслегка болталась теперь без удерживавшего ее ремня.

Он положил ремень с оружием себе на колени.

– В Западных землях перемена меня настигла, когда я былбезоружен. Все, что было на мне, исчезло и не вернулось вместе с человеческойформой. Я не могу рисковать этими клинками.

Говорил он тихо, и его слышали только те, кто стоял близко ктрону.

Гнев королевы от слов Дойла утих.

– Мудро, как всегда, мой Мрак. Делай, как считаешьнужным.

Он встал и поднялся по ступеням, держа в руках ремень с егодрагоценным грузом. А потом сделал то, чего на моей памяти не делал никогда:поцеловал Андаис в щеку – и я со своего места заметила, как он шепчет ей наухо. Андаис ответила только понимающей улыбкой. Впечатление было такое, словноДойл шепнул ей что-то скабрезное.

Потом он подошел и точно так же поцеловал меня. У менятолько секунда была решить, что мне изобразить на лице – актриса из меня кудахуже, чем из тетушки. Ну, если справиться с лицом не удастся, придетсяотворачиваться.

Дойл шепнул мне на ухо:

– Чарами пахнет от Нерис.

Я уткнулась лицом ему в шею. Втянула носом его запах, теплоего кожи – и так скрыла, насколько я потрясена. Любые имена я ожидала услышать,но только не это.