Эллифант сунул одну руку в карман, а пальцемдругой выводил узоры на своем блокноте. Что он здесь делает? Его место вбогатых кабинетах, там, где горы документов и высокие гонорары. Еще нареспектабельных обедах. Он был богат, поскольку брал триста долларов в час. Егопартнеры поступали так же. Фирма процветала, потому что платила семидесятисотрудникам по пятьдесят тысяч в год и считала, что они должны брать с клиентовв пять раз больше. Здесь он оказался потому, что был главным консультантом попрессе, а также потому, что никто другой из отдела, занимающегося подобнымитяжбами, не смог освободиться, будучи предупрежден о слушании всего лишь за двачаса.

Гарри презирал его фирму, его самого и емуподобных. Он не доверял этим типам из корпораций, которые покидали своифешенебельные здания и снисходили до низших классов только в случае суровойнеобходимости. Они были высокомерны и боялись испачкать руки.

– Сядьте, мистер Эллифант, – сказал он,показывая на стул. – В моем суде вы стоять не будете. Сядьте. – Эллифантнеуклюже попятился и сел. – Так что вы хотите сказать, мистер Эллифант?

– Ну, Ваша Честь, мы возражаем против этихвопросов и против допроса судом мистера Мюллера на том основании, что егостатья подпадает под действие Первой поправки к Конституции о свободе слова.Теперь...

– Мистер Эллифант, приходилось ли вам читатьту часть законодательства, которая относится к закрытым слушаниям по деламнесовершеннолетних? Ну, разумеется, приходилось.

– Да, сэр, приходилось. И, честно говоря. ВашаЧесть, у меня с этим разделом возникли трудности.

– В самом деле? Продолжайте.

– Да, сэр. С моей точки зрения этот разделкодекса, так, как он написан, неконституционен. У меня тут есть примеры...

– Неконституционен? – поднял брови ГарриРузвельт.

– Да, сэр, – твердо ответил адвокат.

– А вы знаете, кто написал этот разделкодекса, мистер Эллифант?

Эллифант повернулся к своему помощнику,который, по-видимому, должен был знать все. Но тот только покачал головой.

– Я написал ее, мистер Эллифант, – громковозвестил Гарри. – Я, ваш покорный слуга. И если бы вы знали хоть что-нибудь поповоду законов о несовершеннолетних в этом штате, то вы обязательно были бы вкурсе того, что я в этих вопросах эксперт, уж если я эти законы писал. Что вына это скажете?

Слик вжался в стул, стараясь стать незаметнее.Он сочинял отчеты о тысячах судебных процессов. Он видел, как рассерженныесудьи измывались над бедными адвокатами, и знал, что обычно страдали от этогоклиенты.

– Я утверждаю, что этот раздел неконституционен,Ваша Честь, – вежливо повторил Эллифант.

– Меньше всего, мистер Эллифант, я собираюсьвступать с вами в длинные жаркие обсуждения Первой поправки. Если вам ненравится закон, подайте апелляцию и потребуйте его изменить. Мне это,откровенно, говоря, безразлично. Но в данный момент, когда я сижу здесь вместотого, чтобы пойти обедать, вашему клиенту придется ответить на мои вопрос. – Онснова повернулся к охваченному паникой Слику.

– Мистер Мюллер, кто ваш источник?

Грайндеру казалось, что его сейчас стошнит. Онзасунул большие пальцы под ремень и прижал их к животу. Единственная надежда: уСлика репутация человека, умеющего держать слово, он всегда защищал своихинформаторов.

– Я не могу сказать, кто был моим источником,– промолвил Слик с трагическим видом – мученик перед лицом смерти.

Грайндер вздохнул с облегчением. Какиеприятные слова!

Гарри повернулся к помощникам шерифа.

– Я обвиняю вас в оскорблении суда, мистерМюллер, и приказываю отправить вас в тюрьму. – Помощники шерифа остановилисьоколо Слика, который в ужасе оглядывался по сторонам в поисках поддержки.

– Ваша Честь, – Эллифант встал, еще не зная, очем будет говорить. – Мы протестуем. Вы не имеете права...

На Эллифанта Гарри не обратил ни малейшеговнимания и приказал:

– Ведите его в городскую тюрьму. Никакогоособого обращения. Никаких поблажек. Я снова вызову его в понедельник.Попытаюсь еще раз.

Помощники шерифа подняли Слика и надели нанего наручники.

– Сделайте что-нибудь! – закричал репортерЭллифанту, который в это время взывал:

– У нас свобода слова. Ваша Честь. Вы неможете так поступить с ним!

– Я это делаю, мистер Эллифант, – заоралГарри. – И если вы немедленно не сядете, то окажетесь в одной камере со своимклиентом. – Эллифант упал на стул. Слика потащили к двери, и, когда ее ужеоткрывали, Гарри добавил: – Мистер Мюллер, если я прочту хоть одно ваше слово вгазете за то время, что вы будете в тюрьме, я дам вам возможность посидеть таммесяц, прежде чем вызову вас сюда. Надеюсь, вы меня понимаете.

Говорить Слик не мог.

– Мы подадим апелляцию, – пообещал Эллифант,когда помощники шерифа выпихивали репортера за дверь и закрывали ее за собой. –Мы подадим апелляцию.

* * *

Дайанна Свей сидела на тяжелом деревянномстуле, обняв своего старшего сына, и смотрела, как лучи солнца пробиваютсясквозь пыльные сломанные жалюзи комнаты для свидетелей. Не было уже ни слез, нижелания говорить.

После пяти дней и ночей вынужденногозаключения в палате психиатрического отделения она сначала была рада вырватьсяоттуда. Но в эти дни радость проходила быстро, и теперь она хотела поскореевернуться к Рикки. Она увидела Марка, обняла его, поплакала вместе с ним иузнала, что он в безопасности. Чего еще было желать матери?

Она уже не доверяла ни своим суждениям, нисвоим инстинктам. Последние пять дней лишили ее чувства реальности. Онаобессилела и отупела от постоянных стрессов и потрясений. Лекарства – таблетки,чтобы заснуть, таблетки, чтобы проснуться, таблетки, чтобы протянуть день, –иссушили ей мозг, и жизнь стала казаться серией моментальных снимков, вбеспорядке разбросанных по столу. Мозг работал, но очень медленно.

– Они хотят, чтобы мы уехали в Портленд, –вымолвила она, поглаживая его руку.

– Это Реджи тебе сказала.

– Да, мы вчера долго об этом разговаривали.Там хорошая больница для Рикки, и мы можем начать все сначала.

– Звучит хорошо, но я боюсь.