– Спасибо, – задержав скованный печалью взгляд на гордом лице Горма, Эля шагнула к высоким дверям.

Проводив взглядом напряженную фигурку с неестественно прямой, словно сведенной жестокой судорогой спиной, воин с жалостью покачал головой и, не доверяя любимого броэра юной госпожи никому другому, самолично повел Теймлиса в императорскую конюшню…

Гонимая первыми проблесками просыпающегося рассвета ночь еще цеплялась туманными пальцами за позолоченные осенним дыханием деревья, не желая отдавать свою власть без боя. Но упрямые солнечные лучи, пронзая острыми спицами лилово-розоватые облака, одну за другой гасили последние звезды, подтягивая все выше и выше источник живительного света.

Прижавшись лбом к холодному стеклу стрельчатого окна, Эля неотрывно смотрела, как на далеком, поросшем густыми деревьями горизонте медленно проявляется тонкая изогнутая полоска рвущегося из ночного плена солнца, с каждым выдохом становясь все шире и шире, пока над сонной Калсалой не вспыхнул ослепительный круг.

– Пора, – неслышно подойдя к замершей девушке, Эран с нежностью заключил ее в объятия, – Октарис ждет.

– Пора, – эхом откликнулась Эллия, с разочарованным вздохом поворачиваясь лицом к любимому, – но в такое чудесное утро совсем не хочется думать о смерти.

– Иногда нет другого выхода, – грустно улыбнулся эльф. Теплые губы мягко коснулись прохладного лба девушки.

– Ты прав, – неохотно выбравшись из кольца надежных рук, Эллия направилась к сундуку, на котором чьи-то заботливые руки разложили присланное Октарисом платье.

Через несколько минут, стоя у высокого, в пол, зеркала, она завороженно разглядывала отраженную серебреным стеклом незнакомку. Удлиненное, до самых пят, одеяние из струящегося камринийского шелка редкого алмазно-белого цвета окутывало стройную фигурку невесомым мерцающим облаком, мягко обтекая высокую грудь и тонкую талию, ниже которой рассыпалось текучими складками. Свободные полупрозрачные рукава, спадая ниже бедер, открывали в длинных, от самого локтя разрезах изящные руки с унизанными положенными императорской наследнице перстнями пальчиками. Скромный, украшенный ажурной вышивкой вырез едва обнажал ключицы, а по спине, расстилаясь по ковру хрустально-прозрачными переливами, стекал легчайший шлейф из незнакомой Эллии воздушной ткани. Изысканная диадема, почти незаметная в светлых, словно припорошенных серебряной пылью волосах, мягкими локонами лежащих на хрупких плечах, и удобные сапожки из белоснежной кожи довершали сказочный наряд.

– Я выгляжу… – прищурившись, Эля с нервной улыбкой окинула свое отражение придирчивым взглядом, – абсолютно нелепо.

– Ты выглядишь чудесно! – поправляя манжеты нового, принесенного вместе с платьем Эли, богатого камзола, отозвался Эран. – Так, как и должна выглядеть дочь императора.

– Но это же глупо! – с досадой откидывая мешающийся под ногами шлейф, повернулась к нему девушка. – Завтра мы уедем, и я снова стану сама собой. Так зачем эта ненужная суета?

– Позволь Октарису дать тебе то, что может только он.

– Мне вполне достаточно его любви, а все это, – Эллия разгладила льнущую к телу ткань, – бесполезная мишура.

– Взгляни на нее с другой стороны, – серьезный, без тени улыбки, взгляд янтарно-золотистых глаз остановился на расстроенной девушке, – Октарис – император, а ты – его, пусть приемная, но дочь. В глазах всего Юоргхельма. Потерпи немного, скоро ты сможешь снять это платье.

– Ты снова прав, – еще немного скованно, но уже более уверенно улыбнулась Эля. – Пойдем, мы и так заставили всех ждать.

Еще раз окинув задумчивым взглядом свое отражение, девушка забросила на руку шлейф и, доверчиво сунув чуть дрожащую от волнения ладошку в руку Эйраниэля, вышла из покоев.

За дверью, терпеливо дожидаясь появления эльфов, стоял Горм:

– Повелитель отправил меня проводить вас до главного зала – воин круто развернулся и, бросив через плечо быстрый взгляд и убедившись, что подопечные не собираются отставать, почти бегом направился по длинному коридору.

Спустившись по лестнице и несколько раз повернув, они поспешно нырнули в приоткрытую Гормом створку высокой арочной двери темного дерева, украшенной богатой инкрустацией и сверкнувшими в свете хрустальных люстр самоцветами, и оказались в огромном, невероятных размеров помещении, в котором собравшиеся воины заняли разве что треть зала. Каждый из тех, кто не колеблясь пошел за своим Повелителем, получил исключительное право присутствовать на этом суде, и сейчас, почтительно расступаясь перед удивительной парой, сыгравшей немалую роль в победе над самозванцем, гордые демоны один за другим благодарно склоняли головы, расцветая теплыми улыбками на строгих, отстраненно-серьезных лицах.

Обернувшись на звук негромко хлопнувших дверей, Октарис на мгновение просветлел, приглашающе кивнул дочери и ее спутнику, но в следующий момент его лицо вновь посуровело, а меж изогнутых бровей, выдавая внутреннее напряжение, пролегла глубокая складка. Выпрямившись на обитом черным бархатом серебреном троне, он терпеливо дождался, когда эльфы займут поставленные для них широкие стулья по обеим сторонам от него, и подал едва заметный знак замершему у стены Бранду.

Повинуясь короткому приказу предводителя, двое стражей распахнули тяжелые двери, сливающиеся с облицованной светлым камнем стеной, и в зал, оплетенные странными дымно-сизыми жгутами, под конвоем одного единственного воина медленно вошли пленники.

К удивлению Эллии, пятеро представших перед ними демонов вовсе не выглядели изможденными. На чистых холеных лицах застыла неестественная маска спокойствия, как будто меньшее, что могло их взволновать, находилось за гранью реальности, а им самим настолько прискучило происходящее, что даже явление Бога не могло затронуть оледеневшие сердца.

– Что это с ними? – удивленная непонятной отрешенностью Советников и лже-императора, тихо спросила Эля напряженного отца.

– Заклятие подчинения, – еле слышно ответил Октарис, не сводя глаз с одетых в одинаковые белесо-серые рубахи и такие же штаны фигур. – Малоприятно, зато эффективно.

В следующую минуту, остановив узников напротив трона, сопровождающий их страж скупыми движениями потянул невидимую глазу нить, наматывая ее на внушительный кулак, и на застывших лицах появились первые признаки подавленных эмоций. Невероятный коктейль из злобы, презрения и ядовитой ненависти был щедро приправлен диким, почти не контролируемым страхом.

Эллия отчетливо видела, как расширились при виде суровых, полных презрения лиц зрачки Советников, заполняя собой темные радужки глаз, как задрожали плотно прижатые к телу руки, заставляя трястись облаченные в бесформенные одежды тела, как плотно, в попытке удержать испуганный крик, сжались побелевшие губы… И лишь на лице лже-императора застыла болезненная гримаса враждебности.