момент большинство из нас предпочитало камуфляжные десантные куртки поверх обычной униформы цвета хаки из тиковой ткани: это была удобная одежда со множеством карманов, но, поскольку она промокала и не держала тепло, в условиях суровой итальянской зимы такая мода сошла на нет. Головные уборы были представлены черным беретом, который на операциях носили без кокарды, а чаще и вовсе теплой стеганой шапкой без опознавательных знаков. Сержант Уотерсон ходил, как и прежде, в характерной для новозеландцев широкополой шляпе. Научившись управлять планером, я некоторое время носил красный десантный берет, пока не отказался от него, сообразив, что он меня демаскирует. Ношение бороды по-прежнему не возбранялось. Но в конце концов она стала привилегией бывалых бойцов, выходивших в рейды не менее пяти раз, и то с учетом моего одобрения по критериям густоты и длины: клочки какого-то мха на подбородке бородой не считались!

Тогда мы выглядели довольно опрятно – только первая итальянская зима (вместе с возможностью выбирать любую одежду с армейских складов) превратит нас в сборище огородных пугал.

Наш спальный комплект состоял из стеганого мешка и коврика. Позже нас снабдили арктическими пуховыми спальниками с капюшоном, такими теплыми, что в них мы спокойно спали даже в снегу.

Канери любил порядок. Под его давлением я наконец задумался хоть о какой-то структуре нашего изначально аморфного подразделения. Были выделены два патруля по пятнадцать человек под командованием моим и Боба Юнни, «R» и «B» (позже их количество возросло до четырех). В состав каждого патруля входили командир, сержант, капрал, радист и механик, все выполняли четко расписанные обязанности. Канери отвечал за работу штаба с отделами радиосвязи и автотранспорта. Он сильно поднаторел в области организации военного хозяйства, и с этих пор мы вели его, как положено регулярной воинской части. Могу похвастаться, что в последующие годы управление у нас было организовано лучше, чем в большинстве полков. Тогда же Канери начал вести журнал боевых действий и прочую необходимую отчетность.

Планерная операция воздушно-десантной дивизии при вторжении на Сицилию обернулась, в общем-то, провалом из-за навигационной ошибки самолетов-буксировщиков. Планеры приземлились далеко от намеченных пунктов (многие и вовсе в море), а один из них после нескольких часов полета, завидев берег и получив с буксировщика сигнал на посадку, отцепил трос и сел на тунисском побережье неподалеку от Габеса – в двухстах километрах к югу от точки вылета, а не в трехстах двадцати к востоку на сицилийском берегу, как в своих фантазиях предполагал пилот буксировщика. После этого я задумался, что делать, если наши шесть джипов тоже приземлятся не там, где было запланировано: тогда экипажам придется выяснить свое реальное местоположение и до рассвета добраться в условленное место сбора. Я прикинул, что с опытными авиаштурманами погрешность вряд ли превысит пятьдесят километров, и, чтобы научить людей в подобной ситуации быстро определять свои координаты, разработал специальное упражнение. Двоим солдатам, составляющим экипаж одного джипа, сообщали, что их цель – железнодорожный мост через шоссе в полутора километрах к северу от города Беджа в северном Тунисе, но планер сел где-то в неизвестном месте в радиусе пятидесяти километров от Беджи. Целый день отводился на изучение карты, а на закате бойцам завязывали глаза, сажали в фургон и везли в долину высоко в хаотичном горном массиве возле Джебель-Абиод, в тридцати километрах к северу от искомой точки. Там их пересаживали в заранее пригнанный джип. Далее им предстояло по характеру местности, которая еле просматривалась в тусклом свете звезд, определить свое местоположение, проложить маршрут к цели и добраться туда до рассвета. В поздний час в пустынном районе, который я выбрал для тренировки, у них вряд ли получилось бы уточнить дорогу у местных, даже если бы они сумели объясниться на диком горном диалекте. Несколько групп одновременно высаживались в точках, находящихся друг от друга на расстоянии до ста километров, а мы отправлялись ждать на место сбора. Это упражнение мы повторяли по всему Тунису и обнаружили, что, как и ожидалось, опытные экипажи в горах определяют свое местоположение через десять минут перемещений, но на равнине, в оливковых рощах, часто блуждают по часу и дольше.

Хотя эти эксперименты мы проводили даже с настоящей посадкой планеров при свете луны, они все равно были далеки от реальной жизни. Единственное, чего я надеялся добиться тренировками, так это выработать в людях уверенность, чтобы в настоящей передряге знание, что ты уже не раз это все преодолевал, помогало взять себя в руки. Я вспоминал совет Багнольда в пустыне: «Если думаешь, что заблудился, остановись, выкури сигарету, немного вздремни, а потом попробуй разобраться, где именно ты допустил ошибку».

Еще я хотел, чтобы каждый экипаж обладал самостоятельностью: если отряд рассеялся или потерял командира, выжившие должны дальше действовать независимо.

Мы потратили кучу времени, летая на планерах, в основном по ночам, и пытаясь, обычно безуспешно, разобраться в местности, над которой пролетали.

Мы продолжали в том же духе до начала сентября 1943 года, когда до нас довели решение высшего командования союзных войск, в корне изменившее наши планы.

Часть пятая

Итальянские партизаны

Глава I

Коньяк для майора Шульца

3 сентября, как только наши войска полностью взяли под контроль Сицилию, 8я армия форсировала Мессинский пролив и, почти не встречая сопротивления, двинулась вглубь Калабрии. Тогда же завершились переговоры с Бадольо, и перемирие с Италией было подписано, хотя еще и не опубликовано.

До нашей десантной дивизии эти новости еще не дошли. 1 сентября нас привели в недельную готовность перед погрузкой в Бизерте. Меня уведомили, что от PPA для первой волны высадки (где бы она ни проводилась) понадобятся пять джипов с экипажами, а остальные должны ожидать в Северной Африке. Операция сначала планировалась как морской десант, потом и вовсе как наземная. Мы поняли, что о планерах придется забыть, как минимум на время. Оказалось, что навсегда.

Мы были готовы. Я завербовал сержанта Брукса, радиста LRDG, который каким-то образом застрял в Мсакене со своей машиной связи. Наша договоренность носила сугубо личный характер и заняла не более двух минут. Формальности мы оставили на потом, но в итоге он служил у нас до самого конца войны. Исключительно рассудительный лондонец тридцати пяти лет и страстный любитель книг, он обладал глубоким умом и редким здравомыслием. Общение с таким человеком доставляло огромное удовольствие, поэтому я не упускал возможности с ним поболтать.

Италия

Макгиллаври, молодой офицер, прикомандированный к