когда джипы застряли посреди горного потока между высоких лесистых берегов под перекрестным огнем невидимого противника, Бьютимен обязательно дал бы совет, который прозвучал бы очень буднично, вроде: «Кажется, Попски, если мы сейчас на первом перекрестке свернем налево, а потом на третьем направо, то окажемся напротив метро “Южный Кенсингтон”», – но он бы и был единственно возможным решением. В конце концов Бьютимен возглавил наше управление связи, где занимался очень сложной работой с бóльшим успехом, чем я могу ее описать, не уходя в технические дебри. Он присоединился к нам в двадцать три года, а призвали его в восемнадцать, и обзавестись гражданской профессией он не успел.

Сержант Сандерс, кавалер Воинской медали, новозеландец, в мирной жизни служил моряком торгового флота. Он тоже пришел к нам из LRDG, где не раз отличался и удостоился награды. Он разговаривал резко, скупо и еще более отрывисто, чем большинство новозеландцев; порой его речь звучала совсем нечленораздельно. Ему было двадцать восемь, но действовал он с такой сосредоточенностью и независимостью, что казался старше. Несмотря на флегматичную манеру поведения, он проявлял редкостную отвагу, а благодаря своей практичности почти никогда не попадал в серьезные неприятности.

Капрал Макдональд, двадцатисемилетний ирландец, стал у нас главным механиком (командовал секцией военного транспорта). Мастер на все руки, он мог буквально пилить топором и строгать гаечным ключом.

Ми и Уильямсон, неразлучная пара из северных графств, тоже раньше служили в LRDG. Они были чуть моложе основной массы наших бойцов и в свободное от рейдов время постоянно вляпывались в самые дикие истории.

Сержант Портер, стекольщик из Ланкашира, сапер, высокий и широкоплечий парень с круглым веселым лицом, пришел к нам из SAS. Он стал нашим экспертом-подрывником, и его обожало все подразделение. Вместе с ним пришли Сэмми Барнс, металлург из Ноттингемшира, довольно субтильный двадцативосьмилетний парень, светловолосый и застенчивый (хотя по выносливости он превосходил большинство из нас), и Джимми Хантер, булочник из Перта. Сержант Ричес раньше служил в гвардейском драгунском полку – один из немногих кадровых военных, которому в PPA оказалось уютно, как дома. Также на некоторое время к нам прикомандировали одного американского офицера. Он поучаствовал в нескольких наших рейдах, чтобы перенять опыт для создания в составе американской армии подразделения, аналогичного PPA. Но, к сожалению, его очень быстро отозвали, и больше я о нем не слышал.

Помимо этих ребят, подобных же образом я привлек еще несколько человек, в частности из гвардейских драгун и серых шотландцев, и к сентябрю, когда пришло время покидать Тунис, наше подразделение насчитывало около сорока бойцов и четырех офицеров. Средний возраст составлял двадцать семь лет. Разумеется, мы намного превысили штатную численность, но, поскольку по бумагам мы базировались на Ближнем Востоке, а отряд по-прежнему оставался небольшим, с проверками в союзном штабе к нам никто не приставал. По правде сказать, нас могло бы стать еще больше, но далеко не все потенциальные новобранцы соответствовали моим запросам. Я твердо решил ни в коем случае не снижать стандартов, а единственный доступный мне на тот момент метод вербовки заключался в том, что я упрашивал знакомых командиров разрешить мне набрать добровольцев в их подразделениях. Конечно, улов оставлял желать лучшего. Даже в те времена откликалось немало людей, но большую часть из них я отметал после собеседования, а тех немногих, кого я хотел бы взять, чаще всего не отпускали командиры, которые вовсе не собирались отдавать лучших людей, и сложно их за это винить.

Служба в PPA была исключительно добровольческой. Предполагалось, что в моей власти вернуть каждого в его часть, если я так решу, – и наоборот, если кого-то не устроит служба у нас, ему достаточно попросить о переводе обратно, и при первой же возможности его просьбу удовлетворят. Второго обычно не случалось: если кому-то не подходили наши стандарты, мы обычно понимали это раньше, чем он сам, и отсылали его, не дожидаясь просьб. Недовольные нам были не нужны.

На этот раз удача (или чутье) не подвели: не считая шестерых павших в бою, все из этого набора дошли в нашем подразделении до конца войны. Если кто-то и покинул его раньше, то лишь те, кто, на мой взгляд, надорвался и нуждался в смене обстановки. Оставшиеся составили ядро, вокруг которого строился наш отряд – а со временем ему предстояло расшириться. Эти ветераны обучали новичков, и именно они создали и поддерживали кодекс поведения, который отличал PPA от любых других формирований.

Нам больше не требовалось участие арабов, и мы договорились, что всех их уволят из армии и они поедут в Джебель, по домам. Юнус рвался со мной в Италию (и вообще куда угодно), но я счел это неправильным, ведь его война уже закончилась. Пришлось ответить ему отказом. Его отъезд меня опечалил, потому что без Юнуса мне стало одиноко. Наши отношения ученика и учителя, дружеские и доверительные, позволяли мне обсуждать с ним личные темы, о которых больше я ни с кем не мог говорить, а его советы всегда помогали, поскольку Юнус отличался удивительной прозорливостью. А еще он был веселым и жизнерадостным человеком, так что скучал по нему не я один.

Вернувшись из Алжира в Филиппвилль, я надолго призадумался, чем дальше заниматься PPA. Если предположить, что местное население окажет хотя бы минимальную поддержку (такое, по нашей скудной информации, не исключалось), то, без сомнений, в Италии, как и в пустыне, мы сможем действовать во вражеском тылу: собирать информацию, бить врага, сеять панику и уныние! (Последний пункт не сводился к моральному удовлетворению: мы сами видели, как в дни немецкого отступления из Эль-Аламейна противнику пришлось направить почти две дивизии на охрану дорог и коммуникаций против диверсантов из пустыни.) Проблема, однако, заключалась в том, как проникнуть за линию фронта с достаточными силами.

За время работы в Группе 141 я изучил два метода: высадка на вражеское побережье на каноэ с подводной лодки или быстроходного катера и парашютирование. Ни один из них нам не подходил. И в том, и в другом случае речь шла о совсем небольшой пешей группе, в которой каждый нес на себе почти тридцать килограммов груза, включая стрелковое оружие и боеприпасы для личной обороны, провизию, спальник, а также, например, радиостанцию с ее тяжелыми батареями. В результате значимое количество взрывчатки взять с собой невозможно, а использование тяжелого вооружения в принципе исключено. Такой расклад меня не устраивал: нанесенный противнику урон получался несопоставимо ничтожным по сравнению со стоимостью снаряжения, которое нужно было взять с собой, а возможно, и