– Отлично. Пошли.

– Не туда. – Она потянула меня за рукав. – За мной.

Точно, теперь нет нужды искать дорогу самому. Я свернул за ней налево. Даже здесь, в секретном лабораторном комплексе, она знала, куда идти.

Снова потянулись бесконечные залы-лабиринты. Мы шли по следам, поднимая облака пыли, в которой они отпечатались. Я периодически раскрывал ладонь, и боты, слетая с нее, серебристыми струйками тумана утягивались в темноту. У каждого был один и тот же один приказ: нейтрализовать все взрывные устройства в корпусе рядом с лабораторией 17.

Наконец мы вышли к коридору в стене. Здесь отпечатки ног обрывались.

– Лаборатории кончились, дальше идет основная часть корабля, – пояснила Тамара. – Напоминаю, там могут быть чудовища, так что гляди в оба.

– Да, мэм, – отозвался я.

– Да перестань ты мэмкать. Я же теперь дезертир.

– Ну а для меня все равно мэм.

Я шел по очередному коридору «Безымянного» вслед за больше-не-лейтенантом Гупта и думал о том, что не просил ее изменять присяге. Как не просил Индиго предавать сородичей. Но они оба это сделали, просто потому что доверяли мне.

Уже не имело значения, что это Тамара заманила сюда нас с Бенни в качестве приманки для Посланников. И не важно было, что армию, уничтожившую мой родной город, привел Индиго. Здесь, на этом корабле, я не никому из них не дам погибнуть. С меня хватило Бенни. И Бриджит.

Узкий темный коридор все тянулся и тянулся.

– Последнее, что я сказал сестре перед тем, как она умерла, – что лучше бы я был единственным ребенком в семье, – сообщил я.

Тамара не сбилась с шага, не перестала внимательно смотреть по сторонам в поисках чудовищ.

– Вы с ней часто ссорились?

Воспоминания хлынули наружу, словно из бочки с выбитой пробкой, – горькие, мучительные.

– Ага… Мы с ней были погодки, поэтому, наверно, все время и ругались.

– Но если вы были почти одного возраста, то и играли вместе часто?

– Да постоянно. Я в детстве вообще ни с кем, кроме сестры, не играл.

– Ее звали Бриджит, верно? – уточнила Тамара. – Шон, у меня шесть младших сестер. Конечно, я периодически со всеми ними ссорилась, иногда даже надолго. Мы могли друг другу наговорить или сделать такое, чего я теперь, будучи взрослой, ни от кого чужого не потерпела бы. Мне кажется, отношения у вас с Бриджит были вполне нормальные. Если бы Посланники не напали на Кийстром, вы рано или поздно выросли бы из своих обид и забыли их. А может, и не забыли бы. Но и то и другое вполне нормально. Ты ее любил?

Не любил, пока она не умерла, чуть не сказал я, вспомнив свой самый страшный кошмар, превращенный Сновидцем в жуткое подобие реальности. С трудом загнав его подальше, я сосредоточился на настоящих воспоминаниях. Вот Бриджит приклеила табличку к своей двери, на которой написано, чтобы я не влезал. Вот она зовет меня к столу, кричит какую-то дразнилку. Вот заговорщически улыбается, в то время как родители суетятся внизу, свято уверенные, что мы уже крепко спим.

– Любил, – ответил я.

– А она об этом знала?

Последнее, что сестра от меня услышала, – «лучше бы я был единственным ребенком». Глупость, конечно, хоть и жестокая, и я бы давно о ней забыл, не стань она нечаянным пророчеством. Не помню, может, я такое и раньше говорил. А то пожелание запомнилось потому, что через восемь часов оно исполнилось.

Как только я это ляпнул, мне сразу стало стыдно: у Бриджит был ужасно грустный вид. Нет, она не заплакала, но глаза уже были на мокром месте. Я вспомнил об этом только потом, на пути в школу.

Но это же был не единственный раз, когда мы общались. Просто самый последний, оттого и запомнился. Бриджит погибла в шестнадцать лет. Я ее знал все это время, всю ее недолгую жизнь. В детстве мы вообще были неразлучны, а ссориться начали, только когда подросли.

Тот наш разговор стал для нее последним воспоминанием обо мне. Но ведь не единственным… Я никогда не сомневался, что сестра меня любила. И была уверена: я тоже ее люблю. Я ее слишком хорошо знал, чтобы сомневаться в этом.

– Да, – проронил я в гулкой тишине древнего корабля.

– Значит, у тебя нет причин чувствовать себя виноватым, – сказала Тамара.

Я радовался, что она идет впереди и не видит, как я вытираю глаза тыльной стороной ладони.

Прошли чуть дальше, Тамара как-то отыскивала нужные повороты. И вдруг ни с того ни с сего начала перечислять имена:

– Лашана Пекинг. Рафаэль Уоррен. Лян Ву. Джейкоб Тарвер. Пелле Такгаард. Сара Бокканегра. Дэвид Эттен. Джен Праймроуз. Эван Колгейт. Эван Галлахер. Кристиан Гласо.

– Кто это? – спросил я.

– Те, кто прилетели сюда вместе со мной, – отозвалась Тамара. – Моя погибшая группа.

Она же вроде забыла, как их звали. А теперь эти имена слетели с ее языка так легко, словно только и ждали момента.

– Я не хотела о них думать, – продолжала Тамара. – Нужно было максимально сосредоточиться, чтобы выжить, я не могла позволить себе отвлекаться. Но иногда бывало достаточно какой-нибудь мелочи, чтобы вспомнить все: кем они были, как выглядели и даже как пахли. Воспоминания были такие живые и яркие, словно я вернулась в прошлое, а настоящего и вовсе не существует. Вот и приходилось насильно заставлять себя забывать, чтобы остаться в живых и не сойти с ума.

А я так часто вызывал в памяти образ Бриджит и пейзажи родного города, что они уже стали блекнуть, истончаться, как ткань, если ее долго-долго тереть между пальцами…

Тамара вдруг уперлась мне рукой в грудь, вынуждая остановиться. Другой выхватила у меня фонарик и погасила, только белки ее глаз успели блеснуть в его луче. Прижала палец к губам. Я коснулся посланнического кольца, сгустил цвет до максимально темного.

И в тишине услышал наконец звук, который Тамара уловила гораздо раньше: шорох и шаги в нескольких поворотах от нас. Здесь, на корабле, звук разносился дальше, чем свет. Кто-то двигался прямо нам навстречу. Кто-то… или что-то?

Тамара легонько потянула меня за руку вперед. Мы неслышно крались в темноте, а она постепенно рассеивалась, уступая место тусклому белесому свету.

Мы осторожно выглянули за последний поворот, отделявший нас от его источника, и я понял, что ошибся: свет был не белесый, он состоял из многоцветного мягкого сияния.

От «Гадюки» нас отделяли Посланники.

86. Лингвистическая импровизация

Мы погасили весь свет еще на подходе, так что Посланники не могли нас увидеть. Услышать, впрочем, тоже – Тамара уже настолько привыкла ориентироваться здесь, что давно их засекла, и мы подобрались очень тихо. В помещении, открывшемся перед нами, было только трое: Зеленая, Оранжевый и