выстояли перед объединенной военной мощью Посланников и Республики. Что мы, с собственным кораблем не справимся?

Раскаленным клинком Первой Огнеглазка прорезала отверстие в запаянном полу, и мы полезли в шлюз. Оказавшись внутри, она долго возилась со щитком Индиго, но в итоге все-таки запустила герметизацию. Потом просунула руку сквозь прозрачную маслянистую пленку, перегородившую шлюз, снова раскалила клинок и отрезала стыковочное кольцо от «Безымянного». Благодаря герметику внутри «Гадюки» остался весь воздух, а вот помещение, из которого мы вылезли, разгерметизировалось. Преодолев последние несколько ступенек трапа в шлюзе, я наконец оказался внутри знакомого корабля. Тамара лежала на спине, тяжело дыша.

– Давай, Огнеглазка, взбодрись! – сказал я, запуская двигатели «Гадюки», чтобы поскорее стартовать. – Не так уж все и плохо!

– Индиго не преувеличивал, – выдохнула она.

Двигатели взревели, и я выглянул в иллюминатор кабины. «Безымянный» вращался, а значит, нужно было глядеть в оба, чтобы сесть как можно ближе к Индиго.

Между спицами гигантского «колеса» прорывалось огненное сияние умирающей звезды. Оно все разгоралось и разгоралось, иллюминатор начал автоматически затемняться, но это не помогало. Нестерпимо яркий свет жег глаза, поглощал тень от «Безымянного».

– Тамара, – тихо окликнул я. Она поднялась на ноги, подошла и пристроилась рядом в узкой кабине.

И на наших глазах звезду, тысячу лет дожидавшуюся своего часа, начало разрывать изнутри.

87. Сновидец

СКОРЕЙ, СКОРЕЙ, СКОРЕЙ! Я вел «Гадюку» как можно ближе к «Безымянному», то и дело рискуя зацепить корпус.

– Здесь?

– Сбавь скорость, я не могу сориентироваться, – ответила Тамара, – слишком давно не видела этот корабль снаружи.

Края «колеса» горели на нестерпимом свету, бьющем с противоположной стороны. От корабля уже начала отваливаться обшивка. Хорошо хоть, мы летели в его тени.

– Тамара, ну же!

– Вон туда, – показала она. – Да, точно туда. Видишь выступ? Это труба вытяжки лаборатории семнадцать, я тебе про нее говорила.

– Отлично, – сказал я и взял курс на нее.

– У нас стыковочного кольца нет, что делать-то будем?

– Импровизировать.

Я подлетел как можно ближе к торчащей из корпуса трубе. И пошел на таран.

Тамара вскрикнула от неожиданности. Ее впечатало в спинку пилотского кресла и выбросило из кабины. Даже у меня лязгнули зубы, несмотря на ремни безопасности. Но, глянув в иллюминатор, я увидел, что обрубок шлюза «Гадюки» все-таки не смог пробить корпус «Безымянного».

– Держись! – крикнул я Тамаре, дал задний ход, разогнался и ударил древний корабль еще раз.

На этот раз мы все-таки пробили обшивку, я буквально почувствовал хлопок. Тут же выпустил манипуляторы захвата, и они вцепились в корабль, чтобы отдачей не отбросило обратно.

Тамара уже стояла на ногах.

– Корабль разгерметизируется, – сказала она, поднимая руку со щитком Индиго, – я заделаю дыру.

– Будь осторожна.

– Мы скоро придем, – пообещала она.

– Погоди! – удержал я ее, поспешно расстегивая кольцо на шее. Наконец снял и протянул ей, еще теплое. – Это на случай, если что-то пойдет не так. Вот, смотри, здесь сверху переключатель. Если будут проблемы, сможете связаться друг с другом.

Она опасливо взяла его.

– Но я не владею языком света.

– Тогда просто используй как датчик присутствия. У него очень малый радиус действия. «Гадюка» отсюда никуда не денется, а вот Индиго, если что-то случилось, мог уйти из лаборатории.

Тамара коротко кивнула, застегивая на шее кольцо. У нее это получилось гораздо быстрее, чем у меня.

– До скорой встречи, – сказала она и буквально взлетела по трапу, я даже ответить не успел.

Долго здесь оставаться было нельзя. Я ждал, склонившись над панелью управления, готовясь убрать манипуляторы захвата и запустить двигатели сразу же, как только Тамара с Индиго окажутся на трапе. Мышцы рук от напряжения уже свело судорогой, а я все ждал и ждал.

Да где же они? Лаборатория 17 тут совсем рядом – по крайней мере, должна быть. Неужели Тамара ошиблась и мы все-таки сели не туда?

Или что-то случилось?

Свет за иллюминатором разгорался все ярче. Звезда раздувалась, радиация мощными волнами расходилась от ее пылающей поверхности. Значит, вот-вот рванет. И тогда нас спалит за несколько секунд. Та сторона, которой «Безымянный» был повернут к звезде, наверное, уже горела.

Может быть, спецназовцы не послушались Тамару и отправились в лабораторию 17 выяснять, что случилось? Может быть, Посланники не поверили в мой спектакль и двинулись туда же? Может, Индиго уже мертв и Тамара завершает трансляцию сама? А может, они оба мертвы и лежат рядом на полу, как в тех моих жутких видениях?

Я вылез из кабины, встал под самым трапом. Наверху масляно переливался корпусный герметик. Ни Тамара, ни Индиго не появлялись. Я поднялся по трапу, просунул голову сквозь мембрану и обнаружил, что вогнал стыковочную трубу прямо в зал, где мы проходили несколько часов назад. Значит, центр лаборатории 17 и правда совсем рядом. В обшивке вокруг моей пробоины зияли трещины, но и их Тамара закрыла мембранами, чтобы на «Безымянном» остался воздух.

Значит, мы стоим где надо и Тамара с Индиго уже должны быть здесь. Но их нет. Почему?!

Если выйду навстречу им сам, то могу заблудиться. А они вернутся и пойдут меня искать, и мы уже никуда не улетим. Нет, остается только ждать. Но слишком долго тоже нельзя: звезда взорвется и сожжет в пепел оба корабля вместе с нами.

Я вытянул руку расцарапанной ладонью кверху. И велел всем оставшимся внутри ботам, каждой трудолюбивой механической пчелке, ползущей ли по венам, латающей ли царапину или заживляющей синяк: «Летите наружу! Найдите Тамару и Индиго, укажите им короткий и безопасный путь. Приведите их сюда».

Боль была такая, словно вся кровь разом устремилась прочь из вен. Почти нестерпимая, но я не останавливался. Один за одним крохотные механизмы прорывали кожу, с жужжанием устремлялись вверх, пропадали в недрах корабля. Наконец их поток иссяк. Как бы я ни внушал «летите», на коже больше не появилось ни одного прокола.

Я чувствовал страшную слабость, еле-еле держался на ступеньке трапа, наполовину высунувшись в зал. Запоздало схватился рукой за шею, которую боты так любезно залатали, и ощутил плотный рубец: они все-таки накрепко там все сшили перед тем, как навсегда покинуть мое тело.

Я никогда не умел ждать, но больше ничего не оставалось. Я не мог контролировать ситуацию – и сознавать это было очень неприятно. Тут мы с Тамарой похожи, подумал я.

Да, больше ничего не оставалось – только ждать и верить. Я опустил руку, чтобы кровь с ладони стекала на пол. Не самое щедрое подношение Богу, Пролившему Кровь За Нас, – но зато уж точно от всей души. «Дай им вернуться, – молил я Бога своего народа. – Дай им вернуться. У меня на коже больше нет места для новых шрамов».

Что-то грохнуло там, наверху. Я задрал