системы»[852]. Иными словами, подобно своему советскому аналогу, KЦMI должна была создать прибыльные компании, использующие труд заключенных в производстве, добыче полезных ископаемых и строительстве. Сначала дирекция входила в состав министерства юстиции, где как раз и числился Гарасин. В 1952 году новое ведомство — и Гарасин тоже — перешло под юрисдикцию министерства внутренних дел. К январю 1953 года KЦMI имела «в своем распоряжении» 27 тысяч заключенных.

Рекск был лишь одним объектом в лагерной империи Гарасина, включавшей такие печально известные транзитные и стационарные лагеря, как Кистарча, Казинбарсика и Тисалок. Но именно в нем содержались наиболее известные узники, и поэтому само существование этого места было окружено завесой секретности. В отличие от прочих лагерей, ему не присваивался официальный номер, а здешним обитателям не разрешалось поддерживать контакты с внешним миром. О ранних днях лагеря Рекск не сохранилось почти никаких документов; возможно, причина заключалась в том, что решение о его строительстве принимал сам Янош Кадар, позже ставший руководителем страны[853].

Для венгерской национальной памяти Рекск стал символом не только секретности, но и абсурдных сюрпризов, которые судьба преподносила людям в эпоху «разгула сталинизма». Этот лагерь существовал недолго — его открыли в 1950-м и закрыли в октябре 1953-го, и в этот период в нем содержались люди, обвиненные в экономических и политических преступлениях, а также вовсе не совершавшие преступлений. Среди заключенных было много представителей Партии мелких хозяев и Социал-демократической партии, в частности те социал-демократы, кто противился объединению с коммунистами. Здесь сидели также бывшие аристократы или люди, имевшие связи с зарубежьем — порой самые невинные. Одного студента, изучавшего историю искусств, посадили за то, что он подружился с приехавшей на стажировку студенткой из Франции[854]. Другого отправили за решетку после того, как его машина врезалась в автомобиль Ракоши: несчастный опаздывал на свадьбу[855]. Венгерский поэт Дьёрдь Фалуди оказался в лагере, предварительно побывав в американской эмиграции. Вернувшись, он активно сотрудничал с Социал-демократической партией, работал в ее газете, свел знакомство с людьми, позже ставшими жертвами показательных процессов, и был осужден как американский шпион[856].

Члены антифашистского Сопротивления, которых забирали и в предыдущие волны арестов, теперь также направлялись в Рекск. Человека, входившего в группу, которая в 1944 году откололась от правящего в Венгрии режима ради борьбы с нацистами, следователь избивал на допросах, приговаривая при этом: «Тот, кто был способен участвовать в заговоре в 1944-м, и после 1945-го вполне может стать врагом народа»[857]. Режим хотел избавиться от подобных элементов еще до того, как они начнут вновь размышлять о сопротивлении.

По сравнению с огромными советскими лагерями, по образцу которых он создавался, лагерь в городе Рекск был небольшим. В дни его «расцвета» здесь содержалось лишь 1700 узников, а многие используемые здания, например те, где жил обслуживающий персонал, прежде были крестьянскими избами. Для лагеря расчистили поляну посреди леса; каменоломня, где работали заключенные, находилась неподалеку; охранники жили в маленьком флигеле по соседству. Когда я посещала это место в 2009 году, от бараков осталось немногое: два восстановили, разместив в них музей, но об остальных напоминали только таблички или отметки на лагерной карте. Местные археологи обозначили также местоположение других важных объектов, в частности карцера и лагерных ворот, но самым сильным впечатлением здесь была грязь, та самая, которая, по воспоминаниям Фалуди, буквально стаскивала обувь с ног.

Как и многие советские лагеря, Рекск строился на пустом месте самими заключенными, валившими лес и рубившими камень, чтобы «заработать» себе на еду, которую поглощали потом стоя, прямо под открытым небом, будь то солнце, снег или дождь: «И кружку ячменного кофе в завтрак, и суп с овощами в обед, и сырые овощи на ужин — все это мы вкушали, стоя на склоне холма, прямо перед лагерной кухней, под железным навесом которой, укрепленном на четырех столбах, прятались от непогоды котлы и повара. Мы заливали горячий суп себе в глотки, вылавливали овощи — и машинально считали крошечные кусочки конины, которую клали в похлебку трижды в неделю…»[858]

Как и в ГУЛАГе, в венгерских лагерях была своя иерархия: с бывшими социал-демократами, например, обращались лучше, чем с членами правых и центристских партий, а некоторым узникам позволялось сотрудничать с администрацией и становиться бригадирами. Заключенные называли их русским словом «начальник». Как и в ГУЛАГе, тут действовала изощренная система надзора и наказания. Лагерное население выходило на поверки в любую погоду. Процедура длилась довольно долго, поскольку охранники постоянно сбивались со счета. Тех, кто нарушал правила, отправляли в карцер и лишали пищи или бросали на ночь в «мокрую» камеру, которую вода, стекая по стенкам, заливала по колено. Желая увидеть советские инновации в действии и, возможно, дать какие-то рекомендации по совершенствованию работы, лагерь периодически посещали советские консультанты и сам Ракоши. По советскому обыкновению, в преддверии таких визитов создавалась очередная «потемкинская деревня»: заключенных мыли, их рабочие места приводили в порядок, по периметру лагеря высаживали цветы.

ГУЛАГ после смерти Сталина стал приходить в упадок; то же самое произошло и с венгерскими лагерями. Наградой — или, возможно, наказанием — Гарасина за импорт советских концлагерей в Венгрию стало его назначение венгерским послом в Монголию. В его досье есть также письма с просьбами о помощи, адресованные его венгерским товарищам: он нуждался в деньгах для операции на гортани, которую могли сделать только в Москве, а пенсия его была невелика. К 70-летию Гарасина в венгерское политбюро было направлено письмо, автор которого предлагал наградить его медалью. Вскоре после своего юбилея Гарасин умер[859].

В списке «врагов», который Болеслав Берут направил Вячеславу Молотову весной 1949 года, была одна особая группа: «лица, исключенные из партии». По мере того как на смену 1949 году шел 1950-й, эта категория врагов становилась все более значимой. По всему блоку партийные и военные руководители все чаще попадали под подозрение, арестовывались и становились фигурантами показательных процессов. Заслуженные партийцы и доблестные генералы изобличались как предатели или шпионы. Из коммунистов, лояльность которых раньше казалась несомненной, к 1950 году в этот список попали Ласло Райк, венгерский министр внутренних дел, и Габор Петер, основатель и глава венгерского ведомства госбезопасности; Рудольф Сланский, генеральный секретарь Чехословацкой коммунистической партии; Владислав Гомулка, генеральный секретарь Польской коммунистической партии; Пауль Меркер, видный член политбюро Восточной Германии, и Анна Паукер, румынский министр иностранных дел. Позже перечень пополнится албанскими и болгарскими именами.

В ходе революции, пожирающей своих детей, не было ничего нового. Та же одержимость одолевала советское руководство в конце 1930-х годов, во времена