независимыми представителями специально для этого созданного Главного управления государственной приемки. Госприемку восхваляли в перестроечной прессе, ее внедрение началось с 1 января 1987 г., в 1988 г. госприемку ввели еще на 727 предприятиях. Однако уже в конце 1989 г. система госприемки прекратила свое существование (см.: Белобрагин: 45). Нелестный эпитет, приложенный поэтом к госприемке, свидетельствует о тотальном скептицизме по отношению к перестройке и ее мерам: к 1987 г. уже довольно очевидной для советских граждан была мысль о том, что качество товаров обеспечивается свободной рыночной конкуренцией производителей и продавцов.

О «гостинице в Йошкар-Оле» речь в СПС заходит уже во второй раз. Ср. коммент. к «Вступлению» к поэме, с. 109.

О «ветеране» см. с. 382.

291

над вестями о зернобобовых, / над речами на съезде СП, / над твоей сединой бестолковой, / над своею любовью к тебе,

Советская пропаганда уделяла большое место сообщениям о расцвете промышленности и сельского хозяйства в СССР, особо заметным это становилось в газетах и программах новостей летне-осеннего аграрного цикла, когда репортажи («вести») о произрастании и уборке урожая неизменно включались во все выпуски. На фоне заметного оскудения полок в магазинах это выглядело не просто архаикой, но еще и откровенной ложью. Ср. заголовки и тексты заметок разных лет: «Богатый урожай. <…> В нынешнем году колхозы Воронежской области собирают на своих полях прекрасный урожай ржи, яровой и озимой пшеницы, ячменя и овса» («Правда», 2 авг. 1937 г., № 211); «Идет хлеб пятилетки. Башкирия даст 80 миллионов пудов зерна» («Правда», 12 авг. 1960 г., № 225); «Хлеб – в закрома родины» («Комсомольская правда», 30 сент. 1975 г., № 229).

Для ритуальных речей на 4—7-х Всесоюзных съездах писателей брежневской эры характерен перебор идеологических формул, лишенных смысла, хотя порой и скрывающих подковерные интриги. Шестой съезд Союза писателей РСФСР состоялся на заре перестройки, 11–14 декабря 1985 г. Восьмой съезд Союза советских писателей прошел 24–28 июня 1986 г. Оба съезда оказались для этих объединений последними, на них не только в изобилии была представлена старая верноподданическая риторика, но вышли на поверхность и отразились в выступлениях делегатов как цеховые дрязги, так и принципиально разные подходы к вопросу о реформировании общественно-политической системы и различные представления о развитии культуры, порой принимающие формы пугающего изоляционизма. В этом отношении характерно выступление уже упомянутого нами В. Белова на российском съезде. В частности, писатель сказал:

Кстати, о рок-музыке. <…> Адепты этой музыкальной чумы утверждают, что рок-музыка открывает путь к пониманию классической. В действительности наоборот. Рок-музыка это прежде всего наркотическое средство. <…>

Телевидение ведет массированную пропаганду <…> таких «изящных зрелищ», как «ритмическая гимнастика». У авторов таких передач чувство стыда давно атрофировалось. <…> Я убежден, что именно таким способом медленно, но настойчиво расчищается дорога для порнографии (что и случилось, например, в Югославии <…>).

За последние годы сеть так называемых дискотек опутала всю нашу страну. <…> Молодых доярок так настойчиво потчуют западной белибердой, что девушки никогда не научатся ни петь по-своему, ни плясать. <…> Боюсь, что после такого обучения коров доить им тоже не очень-то захочется.

(Шестой съезд…: 120–121)

На Всесоюзном съезде 1987 г. примечательным эпизодом стала атака на изрядно опостылевшего всем первого секретаря правления Московской писательской организации Союза писателей Ф. Ф. Кузнецова (1931–2016), предпринятая широким фронтом коллег – от сервильного Сергея Михалкова до фрондирующих А. Вознесенского и Е. Евтушенко. Последний обвинил литературного чиновника в том, что тот «с этой высокой трибуны лицемерно разыгрывал из себя продолжателя революционных демократов XIX века, с которыми его роднит только расчетливо отпущенная псевдонародническая борода» (Восьмой съезд…: 360). После этого против «громогласного копания в бороде Феликса Кузнецова» последовательно и принципиально выступили В. Распутин (Там же: 396) и П. Проскурин, отметивший в порядке полемики, что «и нос у Евгения Евтушенко <…> все ж таки не похож на нос Александра Сергеевича Пушкина» (Там же: 398).

Третий и четвертый комментируемый стихи проясняются, если поместить их в широкий контекст поэтического творчества К. Как о странной (вослед Лермонтову) и смешной, он часто пишет о своей любви к родине: «…жалеть тебя глупо и странно. / А любить… Да люблю я, отстань» (Кибиров 2009: 488); «Будем Родину любить, / только странною любовью…» (Кибиров 2009: 308); «Седина бестолковая», по-видимому, перешла к родине по закону тесноты стихового ряда от упомянутого в предыдущей строфе V гл. «ветерана».

292

над дебильною мощью Госснаба / хохотать бы мне что было сил – / но некрасовский скорбный анапест / носоглотку слезами забил

Государственный комитет СССР по материально-техническому снабжению (Госснаб) функционировал с 1965 по 1991 г. Его задачи состояли в составлении и выполнении планов снабжения населения, обеспечении межотраслевых поставок и обеспечении своевременности поставок продукции. Ср., например, в мемуарах Л. Синельникова о Госснабе: «Это было своеобразное государство в государстве, которое распоряжалось всеми ресурсами в стране. Структурно Госснаб состоял из крупных подразделений – „союзглавсбытов“, каждый из которых отвечал за реализацию определенного вида ресурсов» (Синельников: 132).

О семантическом ореоле трехстопного анапеста в СПС см. коммент. на с. 64–65.

293

Все ведь кончено. Значит – сначала. / Все сначала – Ермак да кабак, / чудь да меря, да мало-помалу / петербургский голштинский табак

В двух финальных строфах поэмы К. описывает перспективу пути страны после конца Советского Союза. Опирается он при этом на того самого А. Блока, о котором с таким презрением говорилось в I гл. СПС (ср. с. 153–155). Первый текст Блока, который цитирует К., это с горечью изображающее жизненный круговорот программное ст-ние 1912 г.:

Ночь, улица, фонарь, аптека,

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века —

Все будет так. Исхода нет.

Умрешь – начнешь опять сначала

И повторится все, как встарь:

Ночь, ледяная рябь канала,

Аптека, улица, фонарь.

(Блок 3: 37)

Второй блоковский текст, цитируемый в комментируемой строфе, – это ст-ние 1910 г. (уже включенное в подтексты поэмы, см. с. 109):

Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?

Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!

Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…

Вольному сердцу на что твоя тьма?

Знала ли что? Или в Бога ты верила?

Что там услышишь из песен твоих?

Чудь начудила, да Меря намерила

Гатей, дорог да столбов верстовых…

Лодки да грады по рекам рубила ты,

Но до Царьградских святынь не дошла…

Соколов, лебедей в степь распустила ты —

Кинулась из степи черная мгла…

За море Черное, за море Белое

В черные ночи и в белые дни

Дико глядится лицо онемелое,