объясняют разницу во времени событий, описанных у Иоанна и у синоптиков. С одной стороны, пасхальный седер уже прошел, а с другой – вроде бы и не начинался. Обычная антиномия [107], свойственная любой религиозной традиции.

Еврейский народ имел судебные и исполнительные механизмы смертной казни. Но с тех пор, как они оказались под властью римлян, право выносить решение о казни у них было отнято – римляне не любили, чтобы казнили без их ведома. Главное, что римляне привносили при завоеваниях, – это свои нормы, правила и законодательную систему, при этом оставляя местным народам их культурные особенности: «Можете верить, во что хотите, говорить, на каком хотите языке, но жить вы будете по нашим законам». Если по римским законам человек не заслуживает смерти, то никто не имеет права его казнить, поэтому первосвященники вынуждены идти к Пилату, чтобы убедить его, что схваченный ими человек заслуживает смертной казни. Проблема в том, что обвинения, которые предъявляются Иисусу, с точки зрения Пилата вообще неактуальны. Из второго стиха мы узнаем, что конкретно инкриминируется Иисусу: «Ты Царь Иудейский?» – спрашивает Пилат. Первосвященники предают Иисуса в руки римской государственной машины с обвинением в притязаниях на царский трон. Для Пилата очевидно, что человек, стоящий перед ним, не похож на царя. Но ответ Иисуса «ты говоришь» – характерный ответ, подразумевающий согласие с оппонентом: «Раз ты про это говоришь, значит ты про это уже все знаешь, мне добавить нечего».

Мк. 15:3–5 «И первосвященники обвиняли Его во многом. Пилат же опять спросил Его: Ты ничего не отвечаешь? видишь, как много против Тебя обвинений. Но Иисус и на это ничего не отвечал, так что Пилат дивился».

Мы и сегодня знаем эту норму: «Вы имеете право хранить молчание, потому что все, что вы скажете, может быть использовано против вас». В данном случае молчание в ответ на обвинение – лучшее свидетельство того, что данные обвинения – ложь. А как только ты принимаешься на эти обвинения что-то возражать, сразу попадаешь в ловушку. Дальше начинается казуистика, и тебе докажут, что именно потому, что ты пытаешься защищаться, ты и виноват. Как в басне: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Иисус молчит, принципиально не отвечая на те обвинения, которые против него выдвигают. Не потому, что он с ними согласен, а потому, что доказать эти обвинения невозможно.

Во все правовые системы мира сейчас включен принцип презумпции невиновности. Он подразумевает, что человек не обязан доказывать свою невиновность, пока ему не докажут обратное. Интересно, что в древних обществах действовал обратный принцип – презумпции виновности. Вообще, в описываемый в Евангелии период в серьезных законодательных процессах он уже не использовался, но рудименты презумпции виновности оставались еще долго после этих событий даже в очень развитых обществах [108].

В описываемых событиях так просто применить презумпцию виновности нельзя, потому что смертная казнь требует все-таки более обоснованных обвинений. Поэтому Пилат, задавая вопрос, ожидает получить ответ. Иисус не дает ответа, потому что не видит необходимости защищать себя от тех обвинений, которые ему предъявляются: они бездоказательны. Фактически он пользуется зарождающимся принципом презумпции невиновности. Пилат понимает, что молчание Иисуса говорит о его уверенности в своей правоте. Единственное, что непонятно Пилату, – это почему беснуется толпа, почему так яростно желают ему смерти первосвященники и старейшины.

Надо сказать, что отношение к римскому прокуратору в Палестине было своеобразным. Когда Понтий Пилат стал прокуратором, он сразу прослыл человеком крайне жестоким, циничным, прагматичным. А самое главное – бескомпромиссным, то есть вообще неспособным к диалогу с местным населением. Договориться и продавить какую-то свою волю с Понтием Пилатом было практически невозможно. Он был очень скор на расправу, и все его решения всегда были в пользу Рима. Рассматривая ту или иную фигуру, мы чаще всего стараемся учитывать исторический контекст, но не учитываем психологический. Чтобы понять происходящее дальше, нужно немного коснуться именно психологического контекста. Именно из-за невнимания к этой стороне вопроса фигура Пилата стала амбивалентной. С одной стороны, есть предания о том, что он потом покаялся и стал христианином, чуть ли не святым, с другой – о том, что впоследствии он был жестоко наказан. Любопытно, что эти традиции пытается как-то примирить М. А. Булгаков в романе «Мастер и Маргарита», где Пилат показан как человек глубоко сомневающийся, колеблющийся и боящийся за себя. На самом деле этот образ довольно романтичен и к реальности никакого отношения не имеет. Исторический образ Пилата вовсе не такой.

Объясняя, почему Пилат поддался уговорам евреев, обычно его обвиняют в малодушии. Как будто он струсил, потому что Иисус притязал на царство, и оправдать его для Пилата означало бы бросить вызов цезарю. Но это маловероятно, потому что Пилат прекрасно видит, что Иисус ни на какие царские лавры не претендует и его совершенно безбоязненно можно отпустить: никакого восстания он не поднимет и угрозы для царской власти здесь нет. Пилат мог бы подвергнуть Иисуса какому-нибудь телесному наказанию, публично унизив и показав, что никакой он не царь, и отпустить восвояси. Это было бы лучшим решением, в том числе и для авторитета цезаря, поскольку желающие встать на место царя были бы посрамлены. Убийство же – противоположный знак, что-то вроде признания, что его претензии восприняли очень серьезно и поэтому не видят другого выхода, кроме как его умертвить. И это уже гораздо хуже для репутации Пилата в глазах цезаря: получается, что он допустил ситуацию, в которой какой-то человек претендовал на статус царя, причем настолько серьезно, что его пришлось публично судить накануне Пасхи и казнить на кресте.

Чтобы правильно понять психологический контекст, надо вспомнить, как римляне вообще относятся к евреям. Дело не в религии: в вопросах веры римляне были максимально толерантны. Да, для них было диковато, что евреи верят в одного бога и не признают других. Они даже пытались приучить евреев уважать богов того народа, который их победил, но после пары показательных акций передумали: пусть делают, что хотят, главное, чтобы жили в соответствии с законом. Римлянам было неинтересно, верят в евреи в одного бога или в трех-четырех. И сами римляне могли, проживая на территории Иудеи, присоединиться к еврейскому празднеству, ничего плохого они в этом не видели. То, что евреи не признавали императора богом, – не было большим преступлением с точки зрения римлян. Императоры лишь недавно стали провозглашать себя богами, и эти претензии на божественность были наподобие нашего «святейший патриарх». Мы патриарха богом не называем, но «святейший» – все же превосходная форма от «святой», то есть означает