предел духовных высот. Касательно того, что евреи считали себя избранными, римлянам тоже было все равно – считайте кем хотите. И даже в казнях первых христиан римляне были относительно толерантны. Они хотели, чтобы те граждане империи, которые таковыми себя считали, доказали, что они полноценные граждане. Одним из главных обвинений, которое предъявлялось христианам, было вовсе не то, что они верят в другого Бога, а то, что они не верят вовсе ни в какого, потому что не исполняют никаких очевидных ритуалов. У всех есть боги, храмы, все куда-то ходят, кому-то поклоняются, приносят жертвы, а христиане храмов не строят и ритуалов не исполняют. Когда римляне видят, что внешних атрибутов поклонения Богу нет, они расценивают это как атеизм. Римляне в какой-то момент дошли до того, что сделали статую Христа, чтобы христиане приносили ему жертвы. Но с точки зрения первых христиан это было язычество, потому что их вера не требовала атрибутов, она была внутри. Вот тогда начались казни. Любопытно, что сегодня мотивы, по которым римляне казнили христиан, совершенно непонятны, потому что внешних атрибутов веры у нас теперь более, чем достаточно, иногда все только к ним и сводится. Римляне не любили евреев по одной простой причине: из-за их варварства. Они откровенно считали евреев дикарями. Палестина – это самая захолустная провинция Рима. Римскому прокуратору совершенно не понятно, что делать в Палестине. Это нецивилизованная местность, архитектуры как таковой нет, культуры нет, просвещения и образования тоже – дикие люди, «дети гор». Представьте образованного римлянина, патриция, наследника культуры. А тут люди ходят по пустыне с лопатками, потому что так предписывает их закон. Для римлян это нонсенс, у них давно есть водопровод и канализация. И на еврейские обычаи и их странную религию они смотрят с недоумением и обращаются с ними соответствующим образом. Пилат вынужден управлять этими дикими людьми. Договоров с ними он вообще никогда не заключает. Поэтому первосвященники, которые приводят Иисуса к Пилату, выбирают именно то обвинение, которое должно задеть прокуратора, – обвинение в том, что он провозгласил себя царем. Пилат, несомненно, очень быстро понимает, в чем настоящая проблема, и даже пытается это как-то исправить.

Мк. 15:6–15 «На всякий же праздник отпускал он им одного узника, о котором просили. Тогда был в узах некто, по имени Варавва, со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство. И народ начал кричать и просить Пилата о том, что он всегда делал для них. Он сказал им в ответ: хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского? Ибо знал, что первосвященники предали Его из зависти. Но первосвященники возбудили народ просить, чтобы отпустил им лучше Варавву. Пилат, отвечая, опять сказал им: что же хотите, чтобы я сделал с Тем, Которого вы называете Царем Иудейским? Они опять закричали: распни Его. Пилат сказал им: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее закричали: распни Его. Тогда Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие».

Пилат предлагает отпустить одного из осужденных, которого они выберут. Но ведь на самом деле Пилату плевать на мнение народа. Он – римский префект, эти люди для него – не народ, а дикари, спрашивать их бессмысленно. И кстати, аргументы, что Пилат боится обвинений в предательстве за освобождение иудейского царя, опровергаются еще одной деталью: прокуратор легко оперирует этим термином. Он говорит: «Что же хотите, чтобы я сделал с Тем, Которого вы называете Царем Иудейским?» Он спокойно называет его так, как они хотят, – ему все равно. Он прекрасно понимает глупость, надуманность этих обвинений. Традиция отпускать кого-нибудь в честь приближающегося праздника была не всегда – иногда ее отменяли, иногда возвращали. Пилат, несмотря на свою жесткость, периодически следовал этой традиции. Но он никогда особо не советовался с народом.

В данном случае весь этот диалог интересен следующим. Варавва – это не имя. Вартимей, Варфоломей – все это своего рода отчества, мы это уже обсуждали [109]. Но в данном случае имя отца тоже не указывается. Мы имеем дело с очень интересной лексической конструкцией: Вар Авва – сын отца [110]. Какого отца? Причина такого странного прозвища у разбойника нам неизвестна и непонятна. Возможно, там были какие-то нюансы, но нам это неважно. Интересно то, что жизнь человека с таким именем оказывается на одних весах с жизнью Иисуса. Все мы знаем, что Иисуса можно назвать сыном Бога. То есть с одной стороны – сын небесного Отца, с другой – сын обычного человеческого отца. Иными словами, предстоит выбор между чем-то знакомым, привычным и чем-то незнакомым и далеким. Ближе и понятнее оказывается сын обычного человеческого отца. Народ выбирает Варавву, потому что он понятен. То, что он убийца, – так это и неплохо: они же и хотят взять и вырезать всех римлян. А то, что говорит Иисус, – прекрасно, но что с этим делать, непонятно. Если делать то, что он говорит, жизнь станет принципиально другой, а кому этого хочется?

Когда мы встаем перед выбором между знакомым и понятным (как жили тысячелетиями) и чем-то новым и непонятным (пусть даже внутренне прекрасным), мы склонны выбирать первое. Есть поговорка: лучше синица в руках, чем журавль в небе. Все великодушные рассуждения Иисуса прекрасны, но актуальнее – свергнуть римлян. Поэтому народ просит Варавву – разбойника – взамен человека, который не совершил никакого злодейства. Ревнители закона говорят: Пилат должен был соблюдать закон. Варавва совершил серьезное преступление, нарушил римское законодательство. Против Иисуса обвинений нет – Иисуса нужно было отпустить. Почему же Пилат пошел на поводу у толпы? Мы даже читаем здесь: «хотел сделать угодное народу». Но Пилат не собирался угождать толпе. Все, что здесь происходит, – максимально открытый цинизм и выражение презрения со стороны Пилата к еврейскому народу. Он открыто смеется над евреями. С его точки зрения, это дикари, которые не могут даже разобраться, виновен ли человек. Они не могут рассуждать объективно, первосвященники сказали им кричать «распни», и они кричат. Сказали отпустить убийцу, и они просят отпустить убийцу. Пилат сидит, смотрит и думает: «Да вы просто звери. Вы же бессмысленная толпа, абсолютно бессознательная. Какой там закон, какая римская власть? Вы – дикари и заслуживаете дикого обращения. Никаких переговоров с вами вести невозможно».

Оба узника для Пилата одинаково не ценны. Ему что Варавва, который разбойник, что Иисус, который непонятно в чем виновен, – они ему одинаково безразличны, как представители дикого еврейского народа. Отпустить Варавву не составляет для него никакой сложности. Его отпустят, но, если