удалось раздобыть железный аргумент: «Товарищ прокурора удостоверяет слова Илиодора „бей жидов“». Каким образом товарищ прокурора, не присутствуя на подворье, мог удостоверить эти слова, вице-губернатор умалчивал.

Словом, о. Илиодору решительно нечего было инкриминировать. Но гр. Татищев, еще не остывший от боевого настроения, распорядился: «Случае нового призыва погрому иеромонаха Илиодора следует арестовать 21 охране», т. е. по 21-й статье Положения об охране.

В том же настроении губернатор написал очередное письмо преосвященному, перечисляя новые речи о. Илиодора. «Таким образом, просьба моя остается бесплодной, а потому я и не буду утруждать ваше преосвященство новой и об изложенном считаю лишь долгом своим довести до вашего сведения в дополнение к письму от 19 сентября за № 3586».

Чтобы больше не ссылаться на товарища прокурора, Боярский 25 и 26.IX лично явился на подворье засвидетельствовать факт погромных речей, но был разочарован: «Илиодор, очевидно, считаясь [с] моим присутствием, вчера после всенощной ничего не говорил, сегодня — вполне корректно против Толстого [и] его последователей». Наконец-то власти удосужились лично послушать о. Илиодора!

Возможно, уже тогда он знал не только о присутствии в храме высокопоставленного лица, но и о цели этого присутствия. В декабре 1908 г. о. Илиодор вспоминал: «однажды вице-губернатор Боярский приезжал в Царицын арестовать меня».

«Царицынская жизнь» нагнетала атмосферу, в 23-х строках расписывая новые прегрешения о. Илиодора и лишь в конце упоминая о вызвавшем их «каком-то кощунственном изображении» «распятия Иисуса Христа».

Статья в «Братском листке» 21.IX и письмо Татищева Столыпину 26.IX в связи с ней

21. IX «Братский листок» напечатал статью «Травля на о. Илиодора». Автор, скрывшийся под псевдонимом «Сусанин», резко напал на местную администрацию во главе с гр. Татищевым. Власти преследуют о. Илиодора, хотя должны бы, наоборот, поощрять его патриотические труды.

«Человека, выделившегося из общего уровня, проявившего в минуты общего развала и упадка духа необычайную твердость воли и силу убеждений, человека, доказавшего свое умение двигать массами, — стараются утопить не только признанные враги порядка, но и сами представители той власти, на защиту которой идет вся его деятельность».

Автор статьи считал этот парадокс характерным не только для саратовской, но и для всей российской администрации, напоминая о безнаказанной травле других патриотов — одесского градоначальника Д. Б. Нейдгардта, ген. И. А. Думбадзе и ген. И. Н. Толмачева. Виной этому «раздвоению» — чувство «боязливости» и приверженность к формальному соблюдению законов, присущие «шатким представителям власти, склоняющимся то вправо, то влево, предающим своих друзей».

Этот публицистический демарш преосв. Гермоген объяснял тем, что 1) губернатор его так и не посетил, вопреки уговору, и 2) в газетах изображалось, будто все илиодоровское дело оставлено в Синоде без последствий. Но статья возражала не газетам, а губернатору. Очевидно, это был ответ на письмо гр. Татищева 19.IX.

Разъяренный граф поспешил пожаловаться Столыпину, сначала телеграфно (24.IX), а затем и письмом (26.IX), обвиняя преосвященного в том, что он «вступил в борьбу» с губернатором «путем печати». Злополучной статьей владыка «официально» «оповещает о полном несогласии между представителями духовной и светской власти в губернии».

В том же письме губернатор перечислял и новые подвиги о. Илиодора — его якобы погромные речи — но все они в глазах гр. Татищева померкли перед упоминанием его имени в газетной статье: «иеромонах Илиодор в настоящее время отходит на задний план, главным же действующим лицом является уже епископ».

Поэтому губернатор извещал начальника, что отказывается впредь иметь дело с владыкой: «всякие сношения с еп. Гермогеном в целях прекращения этой агитации представляются совершенно бесполезными»; «после газетного выступления епископа не считаю возможным входить в какие-либо личные с ним отношения».

Первые действия Петербурга

Пока это письмо добиралось до Петербурга, Столыпин располагал только телеграммой гр. Татищева от 24.IX. Еще не понимая серьезности конфликта, министр ограничился скромными мерами: «Случае возобновления „Братских листках“ агитации против правительственных властей распорядитесь закрытием типографии, в которой они печатаются, но предварительно предупредите об этом преосвященного, которому одновременно будут даны обер-прокурором Синода указания относительно Илиодора». И переслал (24, 25 и 27.IX) Извольскому все накопившееся на эту тему за последние дни.

Обер-прокурор и без того был весьма недоволен еп. Гермогеном, так и не приславшим никаких докладов по илиодоровскому делу. 23.IX Извольский письменно укорил преосвященного за это молчание, запросив сведения в следующих угрожающих выражениях: «Считая, что своеволие иеромонаха Илиодора долее не может быть терпимо, я, предварительно принятия решительных мер к прекращению его, покорнейше прошу ваше преосвященство сообщить мне все относящиеся к делу подробности, а равно и ваши по сему предмету соображения». Через два дня по телеграфу потребовал вызвать о. Илиодора из Царицына.

Преосв. Гермоген повиновался и (26.IX) известил обер-прокурора об этом распоряжении, прибавив: «Сообщу вскоре». Ввиду этого ответа Извольский пока не давал хода вновь полученным бумагам.

Ожидая новостей из Саратова, обер-прокурор читал столыпинские пересказы донесений гр. Татищева и изливал свой гнев в новом письме (29.IX):

«…при вашем вообще благосклонном отношении к иеромонаху Илиодору, на пути покровительствования и поддержки фанатически-необузданных проявлений его якобы проповеднической ревности, на самом же деле нескрываемого противления предержащей власти, вместо руководственных начальнических указаний, вместо применения твердых и решительных мер, вы и сами, владыко, — как это ни прискорбно, — едва ли не перешли границы должной сдержанности и самообладания, если не остановились пред явным конфликтом с высшей в губернии административной властью».

Затем Извольский одумался и смягчил редакцию. Наконец, перечислив список якобы ошибочных поступков еп. Гермогена, обер-прокурор просил «ныне же» освободить о. Илиодора от заведования подворьем и «самым решительным образом прекратить деятельность его, опасную для общественного порядка и могущую иметь весьма серьезные последствия для него самого».

Отъезд в Саратов и пребывание там 30.IX

Будучи вызван архиереем в пятницу, о. Илиодор, не любивший пропускать праздничные службы, отложил отъезд до вечера воскресенья. Накануне после всенощной поделился с паствой своим огорчением:

«Про меня говорят, что я устраиваю здесь виселицы — вешать жидов. Преосвященный Гермоген вызывает меня телеграммой для объяснения по этому поводу. Но вы видите, какие я строю виселицы? По одну сторону делают железные стропила для крыши аудитории, а по другую — баню для монахов».

Днем в воскресенье (28.IX) на подворье отслужили напутственный молебен. «Православные братие и сестры! — вновь обратился иеромонах к пастве. — За что меня мучают, за что терзают и гонят? На это я вам пока ничего не отвечу, а укажу только вот на этот крест». И указал на распятие в иконостасе. «Я еду в Саратов и, когда вернусь, опровергнув злые козни врагов, то снова будем говорить».

Докладывая эти слова начальству, пристав Михайлов прибавляет: «Подробно изложить вышесказанное не представилось возможным, так как во время речей народ, а в особенности