женщины, плакал и тем заглушал некоторые фразы».

Вечером на пароходе «Русь» о. Илиодор отбыл в Саратов, где получил «серьезное и решительное архипастырское внушение». Преосвященный заставил своего протеже написать два объяснения — краткое на имя Роговича и подробное на собственное имя.

Первое было немедленно отправлено в Петербург телеграфом: «…окраску моей деятельности считаю провокацией. В Царицыне все совершенно спокойно. Обманчивые выкрики враждебного лагеря — обычный прием наших врагов. Прошу вашей просвещенной защиты».

Во втором объяснении о. Илиодор решительно отвергал обвинения в бунтарстве:

«В Царицыне все было спокойно, все есть спокойно и, — я уверен, — что все будет спокойно, от моей миссионерской деятельности ничего худого не будет. В высшей степени печальный инцидент, имевший место в г. Царицын, на Архиерейском подворье, 10 августа сего года, нисколько не зависел от характера моей деятельности, а причины его находятся в совершенно других вещах, что видно каждому человеку, относящемуся к моей деятельности без предубеждения и пристрастия. Больше я уверять представителей власти в моей религиозной, политической и всякой другой совершенной благонадежности не намерен.

Свидетельствуюсь собственной священнической совестью пред Вами, Ваше Преосвященство, что я — не бунтовщик, я — не революционер, общественного спокойствия в преступном смысле не нарушаю, против властей народ не подымаю, но, напротив, памятуя заповедь апостольскую, призываю его всегда к повиновению предержащим властям; если же иногда я в своих проповедях и [нрзб] порочные действия властей, то это не есть подрыв авторитета власти; в этом я исполнял только пастырский долг, будучи твердо уверен в том, что чистая, беспорочная [власть] во сто раз будет стоять выше глазах народа, чем власть порочная, продажная».

Объяснение завершалось просьбой передать конфликт о. Илиодора с администрацией в коронный суд, чтобы снять со священника «пятно бунтовщика, революционера и страшного разбойника».

Возвращение (1.X). Проект ночного крестного хода

Успокоенный о. Илиодор вернулся из Саратова вечером 1.X, на Покров, пропустив-таки праздничную службу. Встреченный на пристани своей паствой, пешком направился к подворью. Около городского сквера у илиодоровцев чуть не вышло столкновение с публикой, вышедшей поглазеть на знаменитого монаха. Они потребовали от обывателей снять шапки, но ничего не добились. «Царицынская жизнь» утверждала, что участники шествия не несли никаких святынь, но это едва ли справедливо, потому что о. Илиодора обычно встречали с иконами. Сам он даже подскочил к публике, крича, чтобы она снимала шапки, но был оттащен своими прихожанками: «Оставь, отец. Это — народ пропащий».

На подворье в присутствии около тысячи человек о. Илиодор отслужил молебен, произнеся проповедь о празднике. Рассказал пастве о предстоящих церковных событиях. Оказалось, что по благословению преосв. Гермогена о. Илиодор решил поблагодарить Бога за прекращение холеры следующим духовным торжеством. Вечером 5.X верующие, захватив с собой иконы, соберутся на подворье, помолятся за панихидой об умерших от холеры и за молебном, а затем выйдут из обители крестным ходом и будут всю ночь ходить по храмам и по городу, приблизительно так же, как это уже было в разгар эпидемии.

Священник был особенно озабочен соблюдением порядка, для чего велел выбрать сотню «распорядителей», которых будут отличать белая коленкоровая лента через плечо и красный восьмиконечный крест на груди. Кроме того, наказал прихожанам во время крестного хода «вести себя с смирением и умилением» и не торопиться. Словом, организаторский талант о. Илиодора продолжал приносить плоды.

Поначалу власти отнеслись к этой затее индифферентно. Узнав о возвращении неприятеля, гр. Татищев 1.X запросил Бочарова: «Телеграфируйте цели приезда Царицын Илиодора, его образ действий». Полицмейстер ответил, что цели не установлены, «ведет себя обычно, видимо уверен, [что] останется Царицыне».

Но на следующий день вдруг спохватился: «Устройство Илиодором воскресного ночного кретного хода полагаю опасным: воскресенье функционируют музыка, увеселения, которые толпа праздничного люда, хулиганов будет, наущению Илиодора, прекращать силой; возможны столкновения, беспорядок. Прошу распоряжений». Вдогонку полетела телеграмма городского головы В. В. Кленова того же содержания.

Отчасти опасения полицмейстера были справедливы. При крестных ходах о. Илиодор и его паства, действительно, не могли пройти спокойно мимо зеваки, не желающего молиться. Но полиция-то на что?

Вместо распоряжений гр. Татищев, по своему обыкновению, пошел на поводу у Бочарова и заразился его тревогой. До такой степени, что даже решился (3.X) написать ненавистному владыке: «То обстоятельство, что крестный ход устраивается о. Илиодором, заставляет меня опасаться возникновения беспорядков»… Но прямо настоять на отмене торжества губернатор не осмелился и лишь спросил, в какие часы оно состоится.

Ответного письма не последовало. Лишь на словах через прот. Шаисского и полицмейстера преосвященный передал губернатору, что не разрешал крестного хода и ничего о нем не знает.

Гр. Татищев оказался в трудном положении. Теперь он был вправе отменить крестный ход, но это право зиждилось на сведениях, переданных через третьи руки. Заподозрив, что устная форма выбрана с расчетом снять с преосвященного ответственность за дальнейшие события, губернатор настоял на письменном повторении ответа.

Преосвященный сообщил, что было сказано так: официального распоряжения царицынскому благочинному мною не делалось. Но адресат прочел между строк, что разрешение, следовательно, было дано не официально и не благочинному, а о. Илиодору.

Скорее всего, гр. Татищев был прав. В своем письме еп. Гермоген чрезвычайно глухо говорил о замене крестного хода благодарственными молебнами, так что нельзя понять: задуманы ли эти молебны изначально или выдвинуты на замену, и если выдвинуты, то когда — до письма губернатора или после. Бочаров со ссылкой на некую телеграмму утверждал, что епископ попросту отменил крестный ход после претензии губернатора.

Зато остальная часть письма была куда внятнее. Владыка извещал, что раз он не благословляет проводить крестный ход, то такового «и не может быть и не будет». Поэтому губернатор может не утруждать себя нарушением архиерейских прерогатив: «никогда я не нуждался, слава Богу, доселе в содействии светской власти к прекращению или недопущению каких-либо богослужений, совершаемых духовенством Саратовской епархии без моего разрешения».

Пользуясь случаем, в конце письма преосвященный попытался все-таки восстановить отношения и втолковать адресату, что всему виной глупость Бочарова:

«Мне кажется, что царицынский полицмейстер слишком уж хочет нас всех напугать, а вместе с тем и приобретать незаконную власть над духовенством города, вызывая все больше и больше распоряжений, расширяющих его полномочия…

Уважающий вас и молящийся о вас Саратовский епископ Гермоген».

Однако даже после авторитетного уверения архиерея губернатор продолжал ждать, что «Илиодор устроит» крестный ход.

В Петербурге тоже беспокоились по поводу предполагаемого крестного хода. По несчастному совпадению, к Столыпину почти одновременно прилетели от гр. Татищева 1) письмо 26.IX о разрыве отношений с архиереем; 2) донесения о речах о. Илиодора при отъезде в Саратов и возвращении; 3) телеграмма о крестном ходе и ожидающихся вследствие него беспорядках. Все эти сведения разом были