пароходом. Официальной целью приезда было освящение храма в честь прп. Сергия Радонежского, храма, выстроенного усердием купца А. А. Репникова. Но Бочаров утверждал, очевидно, со слов своего друга о. Льва Благовидова, что владыка едет «восстановлять репутацию Илиодора, реабилитировать его [в] населении». Кажется, иеромонах и сам так думал.

Репутация, действительно, оказалась так плоха, что о. Илиодор подвергся оскорблению прямо на пристани, где он сидел на скамье в ожидании приезда своего начальства. Подошел некий молодой конторщик и стал хохотать, указывая в толпу окружавших иеромонаха женщин: «Вот Васса Родионовна, я ее хорошо знаю!». Полицией был составлен протокол, и позже молодой человек попал под суд.

Но огорчение от незаслуженных насмешек сменилось радостью, когда прибывший владыка прежде всего прилюдно обнял о. Илиодора и поцеловал его. И сам священник, и его паства ощутили сочувствие и поддержку еп. Гермогена.

Воодушевленный теплым приветствием, о. Илиодор даже перебил первую речь владыки, обращенную к народу, и поспешил попросить защиты от гонений, претерпеваемых православными царицынцами. Но ответа не получил.

Молчание объяснилось двумя днями позже, в Скорбященской церкви, когда в своей проповеди преосвященный коснулся «возмутительного» и «крайне печального» эпизода 10 августа, отметив, что о виновных судить преждевременно. Не зная еще результатов духовного следствия, владыка воздерживался от оценок. Впрочем, он неодобрительно отозвался о действиях как толпы, избившей репортера и полицейского чина, так и властей, не защищающих церковнослужителей «от поругания», следствием чего и стало переполнение «чаши терпения» народного.

Тем не менее, Бочаров не постеснялся доложить губернатору, что еп. Гермоген «всеми силами старался реабилитировать Илиодора в глазах населения, неоднократно выразив Илиодору свое одобрение и поощрение».

Как раз наоборот — владыку, кажется, интересовали все, кроме о. Илиодора. В первую очередь — духовенство, которое, в отличие от своего активного собрата, уклоняется от проведения пастырских бесед. Именно об этом преосвященный сказал в той первой прерванной речи, сознаваясь, что приехал на сей раз с великой печалью.

Базу для таких бесед владыка видел в царицынской народной аудитории, которую еще весной власти закрыли якобы на ремонт после первых же выступлений о. Илиодора. Поэтому перед приездом добился ее открытия. После произведенного ремонта особая комиссия несколько раз осмотрела помещение и в конце концов 5.IX объявила его безопасным. Губернатор по телеграфу разрешил провести здесь собрание. Торжественное открытие состоялось 8.IX, в праздник Рождества Пресвятой Богородицы.

После молебна преосвященный произнес две яркие, даже программные, речи, напомнив слушателям — духовенству и мирянам — об их обязанности защищать православную веру, а пастырям еще и о долге миссионерства. Возражая на заявление неких либеральных священников, что сейчас для пастыря проведение миссионерских бесед с прихожанами грозит уподоблению псам, лающим напрасно, владыка выразил опасение, как бы в противном случае не уподобиться «псам нелающим».

После речей преосвященного о. Илиодору оставалось лишь объявить о возобновлении ежевоскресных бесед в аудитории, от имени собравшихся поблагодарить владыку за его присутствие и предложить всем вместе пропеть народный гимн.

«Псов» газеты потом вырвали из контекста и склоняли на все лады. «Это слишком сильно сказано даже и для епископа Гермогена», — писала «Царицынская жизнь» Преосвященный письменно обратился к губернатору с просьбой оградить его от травли и наложить взыскания на газеты, что и было сделано.

Еп. Гермоген порицал, наряду с духовенством, и местные власти, которые «обязаны защищать православную веру и церковнослужителей от поругания, а не поощрять хулителей нашей православной церкви». Однако донести это мнение до царицынской администрации оказалось непросто. Вопреки этикету власти не явились встречать преосвященного. На пристани не было ни городского головы, ни полицмейстера. Бочаров прислал вместо себя своего помощника А. А. Неймана.

Удивляясь этому обстоятельству, преосвященный говорил своей пастве: «город Царицын не стал похож на русский город, а на какой-то американский. Приезжает русский архиерей и не видит властей городских, как будто бы город без головы, да, кажется, и без ног, это возмутительно».

Получив донесение об этой проповеди, Бочаров поспешил представить начальству врачебное свидетельство — дескать, гастрит обострился в аккурат к приезду владыки.

Таким образом, вопреки общим ожиданиям, преосвященный не пытался «реабилитировать» о. Илиодора. Больше интересовался общим фоном, на котором стало возможным печальное событие 10 августа, извращенной городской атмосферой.

«Когда приезжаешь в Царицын, — говорил владыка в монастыре 8.IX, — то становится как-то жутко, так как народ совершенно не похож на русский. Когда проезжаешь по городу, то всегда можно нарваться на неприятности, что и было со мной, не говоря уже об отце Илиодоре, о нем уже и говорить нечего, его забросали грязью».

Следует отметить тактичность владыки. Условившись с губернатором дождаться результатов духовного следствия, он не торопил события и не спешил с оценками, хотя в душе, очевидно, сочувствовал гонимому иеромонаху.

Татищев идет в атаку на еп. Гермогена (14.IX)

Гр. Татищев вернулся 9.IX, и на него разом навалилось всё: скандальные протесты духовенства против чествования гр. Толстого, различные распоряжения еп. Гермогена на этот счет, многообещающее возобновление бесед в царицынской аудитории, «псы нелающие» и, главное, публичные объятия преосвященного с о. Илиодором. Кажется, эти объятия стали последней каплей. После них губернатор полностью разочаровался во владыке, решив, что он перешел на сторону неприятеля. К этому выводу усиленно подталкивали и донесения Бочарова.

Поэтому гр. Татищев вторично нарушил свой договор с владыкой и, когда тот вернулся из Царицына (10.IX), не сделал никаких попыток получить доклад комиссии еп. Палладия и даже вовсе воздержался от дальнейших переговоров с епархиальным начальством.

После августовских скандалов между духовенством и сторонниками чествования Толстого о. Илиодор на общем фоне уже не слишком-то и выделялся. Неудивительно, что гр. Татищев стал рассматривать все духовенство своей губернии как одного многоголового врага. Корень же зла усмотрел в личности преосв. Гермогена.

14. IX губернатор написал Столыпину пространное письмо на 12 страницах, содержавшее в себе подробный список прегрешений о. Илиодора на саратовско-царицынской земле, начиная с ноября 1907 г. Материалом для этого документа послужили бочаровские рапорты, поэтому бедный иеромонах был изображен в виде политического агитатора, подстрекающего народ к бунту. Всякое лыко оказалось в строку, вплоть до захвата 16 квадратных саженей городской земли и неоказания пьянице иеродиакону медицинской помощи.

Затем следовал не менее подробный список вин преосвященного, включая злополучные объятия на царицынской пристани. Опираясь на этот список, губернатор обвинял владыку в двуличии. «Последний, выражая при свиданиях со мною неодобрение невоздержанности о. Илиодора и показывая готовность не только воздействовать на него, но и отозвать, вместо этого поощрял его, оказывал ему поддержку, без которой о. Илиодор, конечно, не решился бы на те вызывающие выступления, которые он позволял себе под покровительством владыки». Поэтому удалить строптивого иеромонаха из Царицына руками архиерея «нет никакой надежды». Это по силам только председателю Совета министров.

В черновом варианте