решил включить в очередную беседу пение анафемы гр. Л. Н. Толстому? В те дни вся русская интеллигенция с размахом отмечала 80-летний юбилей писателя (28.VIII). Но последний, как известно, за ряд кощунственных сочинений был отлучен от господствующей церкви, поэтому духовенство как могло протестовало против чествования.

Одним из самых ярых противников гр. Толстого оказался преосв. Гермоген. Еще 20.VII.1908 он призвал паству молиться, чтобы Господь предотвратил это чествование. А 24.VIII в подконтрольном владыке «Братском листке» появилось «Архипастырское обращение к духовенству и православному народу (По поводу нравственно-беззаконной затеи некоторой части общества приветствовать, чествовать, даже торжествовать юбилейный день анафематствованного безбожника и анархиста-революционера Льва Толстого)». Автор просил паству отговорить желающих чествовать «Льва — разбойника», чтобы не вводить народ в соблазн. Самая сильная часть обращения имела своим адресатом самого «прелюбодея слова»:

«О, окаянный и презреннейший российский Иуда, удавивший в своем духе все святое, нравственно чистое и нравственно благородное, повесивший самого себя, как лютый самоубийца, на сухой ветке собственного возгордевшегося ума и развращенного таланта, нравственно сгнивший теперь до мозга костей и своим возмутительным нравственно-религиозным злосмрадием заражающий всю жизненную атмосферу нашего интеллигентного общества!!».

Далее трижды изрекалась анафема «подлому разбесившемуся прелестнику», «подлому развратителю и убийце» молодежи, «отступнику, проклятому хулителю Бога и, подобно иудеям, сущему богоубийце», использующему свой талант на соблазн читателям. Да, всё это — о Толстом.

«Проклят ты вечным проклятием апостольским и Церкви апостольской, как достойный не одной, а сотни тысяч смертей, замененных теперь отлучением тебя от жизни вечной и преданием тебя властью Церкви апостольской на вечную казнь и вечную смерть!..».

Интеллигенцию это воззвание повергло в шок. «Хан Золотой Орды, наверное, покраснел бы, как институтка, если бы он услышал, какие словеса загибает почтенный владыка в своих проповедях», — писала «Речь». Впрочем, правая печать не осталась в долгу и обозвала автора статьи «еврейским клоуном».

Пару раз послание владыки с явным неодобрением цитировалось даже с кафедры Государственной думы. В первый раз послание прочел саратовский депутат А. М. Масленников, имевший личные счеты с еп. Гермогеном, исключившим его из уездного училищного отделения, во второй — непрошеный ходатай за свободу церкви В. А. Караулов.

В своем протесте преосв. Гермоген был не одинок. Например, еп. Митрофан Гомельский еще раньше опубликовал собственное воззвание по случаю чествования «наглого и безумного старика» Толстого. Анафематствуя писателя, саратовский архиерей лишь выразил общее мнение консервативного духовенства.

Разумеется, духовенство Саратовской епархии, повинуясь призыву преосвященного, тоже стало выражать протесты. На этом поприще больше всех прославился прот. Иосиф Кречетович, который, по словам того же «еврейского клоуна», имел негласное прозвище «блажен муж». В качестве представителя от духовного ведомства он заседал в Саратовской городской думе, а она постановила отметить юбилей гр. Толстого отменой занятий в городских начальных школах и устройством для учеников чтения о юбиляре. На то заседание прот. Кречетович, по-видимому, не попал, но на его счастье вопрос снова оказался на повестке (20.VIII), поскольку крамольное постановление по чисто формальным основаниям было отменено Саратовским губернским по земским и городским делам присутствием.

Пока гласные спорили, как спасти это постановление, о. Кречетович вдруг заявил: «я нахожу, что такие постановления могут сделать только люди неверующие». Несмотря на поднявшийся шум, он попытался доказать, что решение думы было отменено законно, но не совсем понял юридическую сторону вопроса, на чем тут же оказался пойманным гр. А. А. Уваровым.

Тот, по совместительству член Государственной думы, предложил свой рецепт спасения постановления — в частности, перенести празднование юбилея с 28 на 29-е число, т. е. на праздник. «И тогда пускай попробует кто запретить… не запретит ни закон в Петербурге, ни архиерей в Саратове».

О. Кречетович возразил, что с неменьшим правом «можно просить, например, посадить графа в тюрьму за какие-нибудь его дела», и назвал рецепт гр. Уварова «неприличной и недостойной думы уловкой, т. к. в праздник все равно никаких занятий не бывает».

Гр. Уваров немедленно парировал: «В Саратове есть такие партии, которые хотели бы посадить меня в тюрьму; может быть оне даже и просили об этом, но мне на это начихать».

Наконец, дума спасла свое постановление и принялась обсуждать другие юбилейные мероприятия под аккомпанемент возражений о. Кречетовича. Когда был одобрен текст приветственной телеграммы Толстому от лица городской думы, о. Кречетович прямо назвал посылку такой телеграммы позором для думы.

Разгорелся скандал, закончившийся единогласным решением попросить епархиальное начальство заменить о. Кречетовича другим лицом.

Второй акт этой трагикомедии или, как выразился «Братский листок», «скоморошество 2-е» состоялось на следующем заседании (3.IX). Часть гласных не пожелала находиться в одном зале с «г. Кречетовичем» и демонстративно ушла. Затем городской голова сообщил «господину представителю духовного ведомства», что по его вине не может состояться заседание: «Вы мешаете нам работать». Тот переадресовал голову к преосвященному, после чего заседание было объявлено закрытым. «Да! — говорили гласные, — вот и выгнали Кречетовича! да он нас всех выгнал!?..».

Получив от городского головы письменную жалобу на о. Кречетовича, якобы оскорбившего думу, преосв. Гермоген ответил, что считает поступок священника «самоотверженным, истинным, добрым пастырским подвигом» и что таким пастырям нужно «благоговейно, почтительно покоряться». Заменить о. Кречетовича наотрез отказался. Если же дума настаивала на своем решении, то владыка предлагал ей действовать через суд.

Приветствуя этот «властный голос» «мужественного архипастыря», «Свет» писал: «Отповедь еп. Гермогена представляет яркое доказательство того, что не оскудела еще земля русская людьми сильного духа, богатырями мысли и дела. Святитель Филипп, патриарх Гермоген, келарь Авраамий, эти столпы православия и патриотизма, имеют надежных преемников».

В Царицыне саратовская история повторилась в уменьшенном масштабе. Когда местная городская дума постановила присвоить имя гр. Толстого двум школам и читальне, то возражал представитель духовенства прот. С. Каверзнев.

Итак, и о. Илиодор пополнил в эти юбилейные дни число противников гр. Толстого, решив на ближайшей воскресной беседе отпраздновать торжественное событие пением анафемы. Священник объявил об этом своей пастве в самый день 80-летия писателя (28.VIII) после всенощного бдения, заодно произведя репетицию.

Воскресным вечером (31.VIII) на подворье собралось до 2 тыс. чел… После обычного молебна о. Илиодор произнес речь о Толстом. Изложив его биографию и кощунственное учение, проповедник предложил по примеру «развращенной» интеллигенции тоже послать писателю венок, но «не золотой, не серебряный и не терновый, такие венки даются только мученикам»: «я ему сплету венок из трав — и из трав самых негодных, дурмана и репьев». Затем призвал «всех православных» пропеть анафему, что почти все присутствующие и сделали. «Когда этот богоотступник и и развратник сдохнет, — заметил о. Илиодор, — то скажу ему только: аминь».

Еп. Гермоген в Царицыне (6–8 или 9.IX)

Сентябрь для царицынской паствы ознаменовался прежде всего архипастырским посещением. Преосвященный приехал в Царицын 6.IX