– Кресло 1С, – радостно произнес Гарай, продолжая держать свой лот за плечи. – Проснулись наконец! Не упустите свой шанс.

Пассажир в последнем ряду поднял два пальца, Гарай присвистнул:

– Предложение удваивается, господа, кто больше?

– Перестаньте меня вертеть. – Радин попытался сопротивляться, но рука аукциониста наполнилась какой-то плавной, неумолимой силой.

– Продано! – воскликнул Гарай и стукнул его по плечу. От этого славного города храмов и дворцов ничего не осталось, нараспев сказал египетский писец в другом конце салона, радиола зашипела, засвистела, и вдруг наступила такая тишина, что Радин услышал скрип кресла и шаги по проходу. Обернувшись, он увидел лицо своего покупателя.

Лиза

На днях открытие выставки показали в новостях: ведущая тыкала пальцем в постер с голубой картиной, на постере была надпись: retorno sensacional do artista. Что-что, а надписи Варгас сочинять умеет, ей бы в похоронном бюро работать. На закрытии Понти заплачет, грянется оземь, обернется малым зверем горностаюшкой, подпишет чужие работы, выпьет шампанского и отправится домой.

А мы с партнером поедем в Тавиру, мой отпуск кончается, и я знаю, что двенадцать стариков и старушек каждое утро смотрят на расписание у стойки портье. Мой новый партнер танцует канженге, но старушкам понравится. Аррабальский шаг, мягко согнутые колени, ритм на две четверти.

Когда я предложила ему порепетировать, он молча сложил свою куклу вчетверо, сунул в коробку, взвалил на плечо и пошел за мной. Его зовут Хуан Розалес, глаза у него красноватые, но я не против травы, не испугаешь косяком того, кто знался с игроком.

Пока мы шли по набережной, он сказал, что репетиция не нужна, и что он видел меня в двух учебных спектаклях, и что его партнерше Мирке до меня далеко. Потом он сказал, что готов работать за комнату и стол, потому что лето у него свободно, а в сентябре начинаются репетиции в театре «Chama de balé».

Когда мы дошли до школы и нам открыли маленький зал, он достал из коробки свою шарманку, завел ее, сбросил кеды и принялся таскать меня по паркету – с такой яростью, будто мы на деревенских танцах под маримбу. Я даже не заметила, что мастер вошел и смотрит на нас, скрестив руки на груди. Я бросила партнера, чтобы поздороваться с мастером, тогда Хуан вытащил из коробки свою мятую куклу и продолжал кружиться с ней по залу, такой смешной, в широких штанах с подтяжками.

Потом девчонки пришли, услышав звуки меренге, некоторые Хуана знали, посылали ему воздушные поцелуи. Мастер хмуро сказал, что танго портит балетную стать, но умение стоять на пальцах забыть невозможно.

И вправду, подумала я, невозможно взять и забыть охотничий флигель, ночные танцы в зале для боулинга, синие очки, кленовые листья. Как он тогда сказал: поработаю немного Осирисом, заберу деньги – и поедем смотреть на твой Петербург. Почему вчера он так покорно ушел? Проснулся, сел на кровати, увидел собранную сумку и покачал головой: ты русская, Лиша, и этого у тебя не отнять!

Напишу ему, что поедем осенью, в октябре в Мариинке поставят «Пеллеаса и Мелизанду». Я смотрела на своего партнера, скользящего по паркетному полу, думала о печальном лесничем, которого выгнала из дому, и слушала, как растет во мне нетерпеливое веселье – так идешь с электрички через сосновый лес и смотришь на огни дачи, где тебя ждут, и слышишь голоса и смех.

Напишу, приклею марку и отправлю с нетонущей почтой. Завтра же и отправлю.

Радин. Понедельник

Его разбудило хлопанье маркизы над окном, вчера он забыл закрутить ее как следует, а утром подул ветер с океана. Радин с трудом оторвал голову от подушки, в теле стоял непривычный болезненный гул. Банный халат валялся на полу, он поднял его и пошел в душ, горячей воды не было, пришлось пустить холодную. Потом он решил выпить кофе в пекарне и оттуда позвонить всем, кому положено. Сон еще не отпустил его, на языке сидел кисловатый привкус взлетного леденца.

Самое главное: позвонить на виллу, сказать, что сегодня на закрытие нагрянет полиция и Тьягу, ее предводитель. Потом позвонить бармену, сказать, что я снимаю дом. Радин вышел на галерею, надеясь проветрить голову. Ветер был холодным, солнце стояло низко над крышами. Потом пригласить Лизу на воскресный ланч; после ланча мы сдадим ее билет и поедем смотреть наше новое жилье.

Наверное, сейчас часов девять, подумал он, похоже, я сутки проспал, прямо как в больнице после метадоксила. Куда я вчера засунул телефон? Пятый абонент – Гарай. Надо предупредить его, чтобы не появлялся на закрытии, найти правильные слова, а у меня колокольный звон в голове, будто в первом акте «Эхнатона». Нужен кофе, две чашки ристретто, нет, три. Спустившись вниз, он увидел Сантос, сидевшую с пудреницей и пуховкой, и услышал удивленный возглас:

– Вы не уехали?

– Нет, сегодня съезжаю на другую квартиру. – Он подошел к ее окошку и наклонился, положив руки на подоконник. – Чудесно выглядите, сеньора.

– У вас семь пятниц на неделе. – Она взмахнула пуховкой, уронив на стол несколько розовых крошек. – Ну, живите, раз уплачено. Сегодня вышла новая таблица, можем проверить еще один билет.

– У вас и газета есть? – спросил он. – Не помню, куда я билеты подевал.

– Не забудьте потом вернуть. – Она просунула в окошко свежую «Diário de Notícias».

Радин развернул газету и увидел лицо Понти, молодое и веселое. Лицо занимало четверть полосы, название газеты было написано готическим шрифтом, а под названием значилось: понедельник, 13 de majo de 2019.

Понедельник? Радин перевел глаза на отрывной календарь в каморке Сантос, на листке тоже была цифра 13, он откашлялся и спросил, все еще надеясь на чудо:

– Какой сегодня день?

– Да вы никак проспали свой поезд? – засмеялась консьержка. – Понедельник, день святого Феликса Сардинского. Я вас вчера не видела, думала, уехали, не попрощавшись.

– Значит, понедельник. – Радин уткнулся в номера выигрышных билетов, но черные цифры поплыли у него перед глазами. Индейское зелье сожрало две ночи и два дня? Ну конечно, понедельник, потому и горячей воды утром не было.

Кто такой Феликс Сардинский? Сунув газету под мышку, он направился к выходу. На площади он свернул за угол, увидел за стеклом пекарни хозяина, делающего ему знаки до странности большой ладонью, и вошел внутрь.

Малу

солнце чернит киноварь, рамы только щеточкой, полы только губкой, с утра подавать кофе холодный, после ланча горячий, если картина пожелтела, протирать сырой картофелиной – если бы не память моя бездонная, я бы давно у них в доме рехнулась

сижу в пустом доме и вспоминаю, как в октябре падрону на шею кинулась, я ведь думала, он уже небесные гряды пронзает, весь в лазури и золоте! по ночам ходила плакать в оранжерею, там у меня угол для горя устроен

да что говорить, я в те дни совсем умом помутилась: стою в церкви, монетки бросаю, чтобы свечи зажечь, а они не зажигаются, хотела уже пожаловаться падре, но поняла, что не монеты бросаю, а жетоны от местной лотереи, их у мясника на сдачу выдают!