– Ишь какой ты вымахал, – сказал Томас Хадсон. Онне спеша вдвинул нож в ножны, ложку опустил в карман. Потом пересыпал песок счетырьмя пулями в левую руку. Правую старательно вытер о штанину. Потом взялсяза свой потемневший от пота, хорошо смазанный «магнум-357». – Еще непоздно, есть шанс спастись, – сказал он крабу. – Никто тебя неосуждает. Ты услаждаешь себя как можешь и выполняешь свой долг.

Краб не шелохнулся, все так же высоко держа клешни. Он былочень большой, с добрый фут в ширину, и Томас Хадсон выстрелил ему между глаз,и от краба ничего не осталось.

– Эти «магнумы» теперь трудно получить, потому что имивооружили увиливающих от призыва агентов ФБР, которые охотятся за такими жеувиливающими от призыва молодчиками, – сказал Томас Хадсон. – Но надоже человеку пальнуть кое-когда, иначе и стрелять разучишься.

Бедняга краб, подумал он. Ведь он же занимался своим делом.Только вот остановился он зря – полз бы себе и полз.

Он вышел на берег и увидел свое судно, и ровную линиюприбоя, и Вилли, который бросил якорь и теперь нырял за креветками. ТомасХадсон как следует почистил нож, отскреб и вымыл ложку, а потом вымыл всечетыре пули. Он держал эти пули на ладони и разглядывал их, как старатель,который промывает песок, отыскивая в лотке золотые крупинки, и вдруг видит тамчетыре самородка. Головки у всех четырех пуль были черные. Теперь, когда мясана них не осталось, был ясно виден короткий виток нарезки. Это были девятимиллиметровыепули образца, принятого для шмейссеровского автомата.

Он радовался, глядя на них.

Ведь подобрали за собой все гильзы, подумал он. А вот этооставили, будто визитные карточки. Теперь мне надо все как следует обдумать. Мызнаем две вещи. Здесь они в живых никого не оставили и лодки отсюда увели. Вотс этого и начинай, друг мой. У тебя, говорят, хорошо работает голова. Подумайкак следует.

Но думать он не стал. Вместо этого он лег на спину, подтянулревольвер и положил его между ног, а сам стал смотреть на скульптуру, которуюветер и песок сработали из топляка. Топляк был серый, испещренный песком истоял, зарывшись нижним концом в мелкий белый песок. Точно на художественнойвыставке. Отличный экспонат для Salon d`Automne[110].

Он слышал рев волн, разбивавшихся о риф, и думал: хорошо бынаписать это. Он лежал и смотрел в небо, где ничего не было, кроме восточноговетра, а четыре пули покоились у него в застегнутом кармашке для мелочи. Онзнал, что в них весь оставшийся смысл его жизни, но сейчас не хотел думать обэтом, не хотел давать ход практическим рассуждениям, которых от него ждали.Буду любоваться вот этим куском серого дерева, подумал он. Теперь мы знаем, чтопротивник – вот он и что ему не миновать встречи с нами. А нам не миноватьвстречи с ним. Но до возвращения Ары и Генри думать об этом нет никакойнеобходимости. Ара обязательно что-нибудь найдет. Что-нибудь должнообнаружиться, а он малый не промах. Песчаный берег может много наврать, ноправда обязательно где-нибудь проступит. Он нащупал пули в кармашке шортов, апотом подтянулся на локтях туда, где песок был суше и даже белее, если толькотакая белизна поддавалась сравнению, и лег, прислонившись головой к серомутопляку, с револьвером между ног.

– И давно ты стал моей девушкой? – сказал онревольверу. – Не отвечай, – сказал он револьверу, – лежи тамтихо, смирно, а придет время, ты у меня убьешь кого-нибудь получше этогосухопутного краба.

Он лежал, глядя на линию прибоя, и к тому времени, когда Араи Генри появились на берегу, у него уже почти все было обдумано. Он увидел их,отвел взгляд в сторону и снова стал смотреть на море. Он пытался не думать обэтом, пытался ослабить напряжение и не мог. Пока они не подойдут, он будетлежать спокойно, ни о чем таком не думая – только о волнах, разбивающихся ориф. Но времени на это ему не хватило. Они подошли слишком быстро.

– Нашли что-нибудь? – спросил он Ару, который селпод серым топляком. Генри сел рядом с ним.

– Одного нашел. Молодой человек. Убит.

– Факт, немец, – сказал Генри. – В одних шортах,длинноволосый. Блондин, волосы выгоревшие, пегие. Лежит, уткнувшись лицом впесок.

– Его застрелили?

– Да. Выстрелом в поясницу и в затылок, – сказалАра. – Rematado[111]. Вот пули. Я их отмыл.

– А у меня. – сказал Томас Хадсон, – четыретаких.

– Девятимиллиметровые, от «люгера»? – спросилГенри. – Того же калибра, что и наши.

– Эти, с темными головками от автомата, – сказалТомас Хадсон. – Благодарю вас, доктор, что вы извлекли их.

– Рад стараться, – сказал Ара. – Та, что вшею, прошла навылет, я ее в песке нашел. Вторую Генри вырезал.

– Вырезал, и ничего, – сказал Генри. – Насолнце, на ветру он вроде подсох. Нож будто в пирог вошел. Этот совсем другой,но то что-то. Почему его убили, Том?

– Не знаю.

– А как ты думаешь? – спросил Ара. – Зачем онисюда зашли – ремонтироваться?

– Нет. Они свою подлодку бросили.

– Да, правильно, – сказал Ара. – И увелилодки отсюда.

– Но почему же они убили этого матроса? – спросилГенри. – А, может, непонятливый, так ты уж извини, Том. Но ты же знаешь,как мне хочется помочь всем, чем могу, и я так рад, что мы наконец-то вошли сними в соприкосновение.

– Какое там соприкосновение, – сказал ТомасХадсон. – Один только запашок.

– Но, Том, кто же убил матроса и почему его убили?

– Семейные неурядицы, – сказал Томас Хадсон. –Ты видел когда-нибудь, чтобы человека из добрых чувств убивали выстрелом впозвоночник? А вот в затылок ему выстрелили, чтобы прикончить – это уже издобрых чувств.

– Может, их было двое? – сказал Ара.

– Гильзы ты нашел?

– Нет, – сказал Ара. – Я искал их там, где имбы следовало упасть. Даже если стреляли из пулемета, их бы не выбросило дальшетого места, где я искал.

– Тут, наверно, действовал тот же дотошный стервец,который и там подобрал гильзы.

– Куда они могли уйти отсюда? – спросилАра. – Куда они направились на лодках?

– К югу, конечно, – сказал Томас. – Ты что,не знаешь, что на север им нельзя?