– Ты представляешь, какие откроются перспективы, еслипустить твое открытие в ход! – горячо, как в юности, заговорилЗильберанцев. – Знаю, ты ответишь, что это твоя собственность и ты нехочешь делиться этим со всеми этими свиньями. Знаю, ты собрал эту ампулу запятнадцать лет, донорствуя в самые сокровенные минуты. Ведь я помню, Малькольм,все наши разговоры и даже пьяный треп, у меня так устроена башка, не думай, чтоя стукач. Однако этот малый запас Лимфы-Д уже открывает поле для колоссальногоэксперимента, если подключить к нему государство, а это я беру на себя. Мы стобой прославимся на весь мир, ты Моцарт, я Сальери, но я тебя не отравлю,потому что люблю тебя, потому что без тебя я нуль. Но ты, крокодил Генаша, тожебудешь без меня нулем, потому что один не справишься, потому что, прости меня,но ты алкаш, ты можешь сорваться. Тебе до сих пор не дает покоя призрак тогоофицерика-садиста, о котором ты мне как-то рассказывал, когда мы купили уночного сторожа в Пятигорске железную койку и спали на ней возле горкома КПСС.Ты в каждом старике гардеробщике видишь это мурло. У тебя дети разбросаны повсему миру, то ли в Африке, то ли в Париже, ты неустойчивый тип. Ты малый слевой резьбой. Да что там слава, старик, на хер она нам сдалась! Ведь вконце-то концов мы должны с тобой оправдать свою жизнь, а твоя Лимфа-Д – этоструящаяся душа, что ли, нечто в этом роде… А вдруг мы сможем на этой базенайти универсальное лекарство от всех бед человечества? Подумай сам, какиеперспективы – поднять нравственный уровень до оптимальной шкалы! Проверять укаждого человека уровень Лимфы-Д, как уровень гемоглобина! Создать нацию свысоким и надежным уровнем нравственности – значит сделать ее непобедимой!Выйти потом к человечеству, и не с ракетами, не с самым передовым учением, а сЛимфой-Д! Новая эра! Быть может, у нас ничего не получится, быть может, все этовздор, но мы должны попробовать, мы с тобой! Я знаю, что тебя тормозит, чтотебя сосет, но ты вглядись повнимательнее в нынешнее мурло, в того, кто намсегодня читал речь с экрана. Он совсем не похож на твое назойливоевоспоминание, и глаза этого солидного, уравновешенного бюрократа вовсе иенапоминают горячие бусинки садиста, о которых ты мне талдычил, когда мы спьянузалетели в Челябинск вместо Сочи. Кого ты ищешь? Подумай, ты хоть и не отомщенза твои детские унижения, но ты активный и важный член общества, а будешьвсемирным гением, а он? Какой-нибудь жалкий пенсионер, способный лишь писатьписьма о заси-лии жидов в редакции «Недели». Подумай, как нелепа будет нашавстреча! Видел ты стариков в пригородных парках, с транзисторами, в плащах… Кчерту эту чепуху! Скажи, ты согласен начать?

– Нет, – твердо сказал Малькольмов. – Я несогласен.

да он и не был еще стариком, а пенсионный его стаж сложилсяиз льгот: где год за два, а где и за три. В непростых условиях зарабатывалЧепцов свою пенсию, нынешние ничтожные сто семьдесят, награду за верность делуЛенина – Сталина. Вот вы считаете, мадам, эти купюрки и даже не взглянете черезокошечко, а ведь если бросить взгляд в далеко не бесцельно прожитые годы, можнотакое увидеть, что у вас, мадам, маникюр с ноготков сползет от острых чувств,нс сможете так небрежно отщелкивать семнадцать розовых. Считайте, считайте, мадамочка…Десятка за молодые тридцатые годы. В парусиновых штиблетах пришли мы в органыпо комсомольскому призыву и сразу попали на самый горячий участок. Ещедесяточку, мадам, за ту горячку. Тройки тогда работали почти круглосуточно, аисполнители и вовсе не спали. В шахматы играли, читали художественнуюлитературу, танцевали друг с другом в комендантской, лишь бы не спать. Потом,конечно, привыкли и спали великолепным молодым сном без всяких сновидений, иэто, конечно, благодаря высокому уровню идейно-воспитательной работы. Когдапонимаешь, что имеешь дело не с людьми, а уничтожаешь бешеную собаку, можноспать без сновидений. И все-таки, мадам, вытягивайте-ка еще десяточку из вашегосраного миролюбивого бюджета за ту раннюю бессонницу.

Война, заградбатальоны, СМЕРШ, литовские леса, стыдитьсянечего… Считайте, считайте, мадам, а ваши нервы тревожить мы не будем. Вот высидите спокойно в своей сберкассе, как тихий скромный труженик социализма, идаже с маникюром, а ведь могли бы стать лоханкой в американском борделе,каковыми покрылась бы вся наша священная земля, если бы не корейский ударПятидесятого года! Сука, седая проститутка, Смирнов Сергей Сергеевич, –«никто не забыт, ничто, видите ли, не забыто»! Предателей, власовцов, жидовскихвыкормышей вытаскиваешь, а о подлинных героях родины стыдливый молчок!

Суки вы все, кукурузные черви! Бубнят, видите ли, в тряпочкуо «досадных ошибках» великого человека, стесняются, видите ли, своего прошлого,кокетничают в заграничных галстучках, с президентами обжимаются… мир на земле…разрядка… сосу… сосу… Сосите мой шершавый!

Сохранили бы верность заветам, никакого «сосу» сейчас ненадо было бы народам мира! К 1962 году планировалось крушение капитализма вмировом масштабе! «На смертный бой за вечный мир»… – так пели миллионнымгромом! Иосиф Виссарионович ежемесячно принимал своего талантливого друга и самнеоднократно летал в Пекин в обстановке полной секретности. Теперь даже исекретности-то не создашь, все просачивается, фотографироваться любят, гады!Все продано растленным кукурузником и нынешними последышами!

Развернешь газету – одни «переговоры на взаимоприемлемойоснове»! Позор, несмываемый позор! Сто семьдесят рубчиков – вот награда! Еслибы хотя бы триста бы, хоть двести пятьдесят! Хотя бы полпайка, путевку бы хотьв Форос, хотя бы к поликлинике своей прикрепили, как Лыгера этого ничтожного!Предатели рабочего дела, ревизионисты… ну, ничего!

Последнее любимое словечко своих внутренних монологов,угрожающее «ну-ничего» Чепцов произнес вслух, выходя из сберкассы. Так страстнопроизнес и сокровенно, что даже двое прохожих обернулись, два молодых парня,жмущих по тротуару в своем деятельном и наглом наплевизме. Они даже остановилина мрачной фигуре свое нахальное прозрачное лупоглазие, но тут же и забыли,прошагали мимо, завихряясь под ветром длинными вражескими патлами.

Чепцов двинул свою громоздкую фигуру в направлениилесопарка. Черный его плащ опускался ниже колен, а велюровая шляпа крепко быланадвинута на уши. Мраком и бедою попахивала эта фигура, но из нее неслась милаямузыка Хачатуряна к спектаклю «Арлезианская вдова» – это работал в карманетранзистор на волне «Маяка». Чепцов двигался медленно, размеренно, но никто,однако, не признал бы в нем старика.