Средневолжского областного краевого союза сельскохозяйственной кооперации в Самаре, был членом правления Хлебоживотноводцентра, затем начальником Главного управления молочной промышленности Наркомата пищевой промышленности СССР. «Мне кажется, что за последнее время среди нас особо выросла роль авторитетных руководителей – Евдокимова и Бакаева, мнение которых считалось так же обязательным, как и мнение Зиновьева и Каменева», – говорила на следствии студентка Московского историко-филологического института (МИФЛИ) Анна Евгеньевна Кожуро 8 января 1935 года[661]. Сергей Михайлович Гессен на допросе 1 января 1935 года соглашался, что Евдокимов являлся

…одной из руководящих фигур зиновьевского центра. Его политические взгляды во всем основном совпадали с позицией Зиновьева, Каменева и всей зиновьевской группы, которую я характеризовал уже в прежних своих показаниях. Связь с Зиновьевым и Каменевым в форме неоднократного посещения их на квартирах Евдокимов, как он сам мне говорил, поддерживал до последнего времени. Политическая позиция Евдокимова и в последний период продолжала оставаться враждебной партийной линии и партийному руководству. <…> Однако в этот последний период отрицательные высказывания Евдокимова по отношению к партийному руководству не были связаны с какой-либо практической установкой на возможность возобновления борьбы против партии. Что касается личных связей Евдокимова с более широкими кругами зиновьевцев, то они, по моим впечатлениям, не были особенно частыми. Во всяком случае, бывая у Евдокимова в последние годы, я почти никогда не заставал у него никого из зиновьевцев, что, возможно, отчасти объясняется самими условиями его жизни (позднее возвращение домой, проживание в стороне от центра города и прочее)[662].

Материалы следствия дают возможность встретить еще некоторых лиц, за чьей деятельностью мы следили в предыдущих главах. Начнем с Ивана Петровича Бакаева: за принадлежность к левой оппозиции 14 ноября 1927 года он был выведен из ЦКК, а 18 декабря 1927 года на XV съезде ВКП(б) попал, наравне с Евдокимовым, в число 75 активных оппозиционеров, исключенных из партии. Бакаев подал заявление об отходе от оппозиции в 1928 году и был прощен. Впоследствии он работал председателем Ленинградского СНХ и помощником председателя Леноблисполкома, а в момент ареста (9 декабря 1934 года) был управляющим Главэнергосетью Москвы. По оценке Гессена, на всем протяжении борьбы зиновьевцев против партии Бакаев был одним из наиболее видных членов зиновьевского политического центра. «До 1930 года он жил в Вятке и Горьком, а в Москве бывал наездами (довольно часто). <…> К характеристике его политической позиции может быть отнесено то же, что сказано выше о Евдокимове»[663]. Встречаясь с Бакаевым вплоть до последнего времени, Петр Антонович Залуцкий, в прошлом рьяный зиновьевец, а ныне управляющий всесоюзным трестом «Строймашина», установил, «что он является твердым сторонником Зиновьева. Бакаев и его жена Костина поддерживали связи с довольно большим кругом зиновьевцев». По мнению Георгия Ивановича Сафарова, партийная биография которого подробно рассматривалась в прологе, Бакаев был «…одним из постоянных центральных организаторов зиновьевцев. Человек с очень сильно уязвленным самолюбием, чрезвычайно много воображающий о себе, он всегда был склонен распространять всяческие контрреволюционные клеветы против партии и ее вождей, и его возвращение в партию, вероятнее всего, было продиктовано соображениями о личной безопасности, карьере и жизненных удобствах, а не действительным разрывом с прошлым. Особенно охотно он занимался всегда мелким личным натравливанием против руководителей партии, считая всех их „много ниже“ себя», – заявил Сафаров на допросе 26 декабря 1934 года[664].

Чрезвычайно интересна фигура Александра Сергеевича Куклина, активного деятеля оппозиции в Новосибирске в 1927 году. Куклин был назначен на работу в СНХ Самарской губернии, затем, после восстановления в партии, стал заместителем председателя правления Хлебоцентра в Москве, все это время сохраняя связи с верхушкой оппозиции. По сведениям Гессена, в течение 1928–1932 годов «Куклин неоднократно бывал у Зиновьева, несколько реже у Каменева и принимал участие в обсуждении встававших перед зиновьевской группой политических вопросов». По оценке начальника лесоуправления Северокавказского земельного управления Петра Эдуардовича Роцкана, «политические настроения Куклина были такими же, как Зиновьева. От Куклина в тех же выражениях я услышал осуждение партруководства; ту же оценку хозяйственного строительства <…>, жалобы по адресу руководства партии в недоверии, гонениях». Куклин неоднократно заявлял, как говорил на допросе арестованный 13 декабря 1934 года ответственный редактор журнала Комитета заготовок при СНК СССР Борис Львович Браво, «что он предпочитает уйти на пенсию, нежели быть, как он выражался, „на положении батрака“, считая, что нынешнее партийное руководство „затирает“ его как участника бывшей зиновьевской оппозиции, отказывая в предоставлении работы, соответствующей его способностям»[665].

Необходимо остановиться подробнее на именах еще двух зиновьевцев: Горшенина и Гессена – к оценкам последнего мы уже обращались. Сергей Михайлович Гессен был ответственным редактором журнала «Крокодил», заведующим агитационно-пропагандистским отделом Уральского областного комитета РКП(б), а после восстановления в ВКП(б) в июне 1928 года стал заведующим экономической кафедрой Смоленского коммунистического университета. В качестве уполномоченного Наркомата тяжелой промышленности по Западной области Гессен имел уникальную возможность добывать информацию об экономической ситуации в стране. О выпускнике Института красной профессуры Иване Степановиче Горшенине (1894 г. р.) – до ареста 12 декабря 1934 года начальнике сводно-планового отдела Госплана СССР – Гессен рассказывал на своем допросе: «Первоначально [он] был сравнительно мало известен руководящей верхушке зиновьевской организации. В 1926 г. он уехал с Лашевичем на КВЖД. Благодаря установившейся у него личной связи с Лашевичем и тем отзывам, которые последний давал о нем в конце 1927 г., Горшенин по возвращении из Маньчжурии (кажется, в 1928 г.) был встречен как один из наиболее надежных сторонников взглядов Зиновьева – Каменева, и в последующие годы тесно сблизился в политическом и личном отношении со всей московской группой зиновьевцев». Помимо частых встреч с Зиновьевым и Каменевым, за весь период после XV партсъезда «он поддерживал постоянную связь с Евдокимовым, Гертиком, Харитоновым, Бакаевым и др[угими], был в курсе всех политических вопросов, обсуждавшихся в кругу зиновьевцев»[666].

Итак, наблюдается та же картина, что и с Тарасовым, только в более широком масштабе: перед нами галерея партийных лидеров, которым позволили вернуться в партию, но которым была разрешена лишь хозяйственная работа. От политического руководства они, как и их вождь Зиновьев, были отстранены. 1933–1934 годы характеризовались Гессеном как время «безнадежности и бесперспективности. Такое настроение вызывалось, во-первых, окончательно выявившейся полной безнадежностью каких-либо попыток сменить или подорвать существующее партийное руководство». Стало окончательно ясным, что всякие расчеты на внутренние трения на верху являются ложными; «что партия никакого иного руководства не примет, что влияние и популярность партийного руководства в среде партийного актива и в широких массах членов партии достигли небывалой высоты. Во-вторых, особенно наглядно выявилась наша неспособность противопоставить генеральной