на стройку в Магнитогорск, где работал ответственным исполнителем по учету и распределению кадров и характеризовался как «настойчивый и энергичный работник». По возращении в Ленинград в 1931 году он стал счетоводом на фабрике им. Слуцкой, а на момент ареста являлся секретарем Выборгского райсовета. «Вел себя замкнуто и общественную работу не вел»[647].

Арестованным было сложно выдержать давление следователей. Допрос обвиняемых вел заместитель начальника НКВД Агранов, а ему ассистировали заместитель председателя КПК при ЦК ВКП(б) Н. И. Ежов и генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ А. В. Косарев. Последний присутствовал на допросах почти всех бывших комсомольских лидеров, убеждая их сознаться в содеянном.

На следствии Румянцев признал себя «виновным лишь в принадлежности к подпольной группе зиновьевцев», но категорически отверг свое участие в «ленинградском центре».

Еще день, еще аресты. 8 декабря во внутреннюю тюрьму на Литейный, 4 были доставлены Василий Иванович Звездов, Лев Осипович Ханик, Андрей Ильич Толмазов. Представитель питерской молодежи еще на I съезде РКСМ, Толмазов был связан с Николаевым по работе в Выборгском райкоме комсомола. Сын тверского крестьянина, он начал трудовой путь 13-летним мальчиком на заводе «Красный арсенал». После службы в Красной армии он несколько лет выполнял должность секретаря Выборгского райкома комсомола, избирался делегатом на первые шесть комсомольских съездов. Когда в феврале 1925 года в актовом зале Смольного открылась XI партконференция комсомола, Толмазов был уже ответственным секретарем губкома комсомола. Он был среди ответственных за не авторизированное ЦК приглашение на конференцию делегатов из 17 губернских и областных организаций комсомола, что послужило поводом для обвинения руководства ЦК РЛКСМ в оппозиционной деятельности. С нарастанием трений в Политбюро ленинградский комсомол все более активно продвигал линию Зиновьева. Вскоре после октябрьского пленума ЦК и ЦКК РКП(б) комсомольская канцелярия разослала для ознакомления 30–40 ответственным организаторам местных комсомольских организаций материалы с критикой партийной политики в деревне, способствующие консолидации оппозиционных настроений среди комсомольского актива. Среди особенно «наэлекризованного» комсомольского актива гуляла прославившаяся на XIV съезде «синяя папка», содержавшая специально подобранный и обработанный материал против партийного руководства[648].

Самочинное поведение Толмазова на комсомольской конференции послужило для ЦК основанием снять его с комсомольской работы. В его личном деле указано: «До XV съезда ВКП(б) был в оппозиции, дал свою подпись под платформу „13“. После XV съезда подал заявление о признании своих ошибок». Псковская контрольная комиссия поставила «на вид» за организационную связь с оппозицией; партвзыскание было снято в 1931 году. По возвращении в Ленинград Толмазова направили на должность зам. директора по рабочему снабжению завода «Красный путиловец» (впоследствии – Кировский завод). На следствии он признал вину лишь «в принадлежности к подпольной группе бывших зиновьевцев»[649].

Активность оппозиции в комсомольской среде выглядела на 1935 год преступной. Зиновьев каялся:

В тогдашнем руководстве комсомола крупную роль играла группа «ленинградцев», тесно связанных с зиновьевской верхушкой. Мы рассчитывали через нее привлечь на свою сторону молодежь. Зиновьевская группа поставила перед своими сторонниками задачу: не выявляя пока отрыто действительных целей борьбы, закрепить свое влияние и обеспечить за «своими» людьми все руководящие посты в комсомольском движении.

Через несколько дней после январского [1925 года] Пленума ЦК партии состоялся Пленум ЦК Комсомола. <…> Зиновьевская группа в Комсомоле повела кампанию против сторонников партийного большинства и провела «расширение» бюро комсомольского ЦК путем включения туда еще двух своих «твердых» сторонников. Это был первый шаг к продолжению и углублению фракционного раскольничества – и вместе с тем первый акт политической маскировки. Для «непосвященных» все дело выдавалось за «внутреннюю» борьбу двух комсомольских групп. И лишь узкий кружок «посвященных» знал, что дело идет о захвате зиновьевцами позиций, необходимых для дальнейшей внутрипартийной (а по существу уже антипартийной) борьбы.

Еще недели через две или три состоялась Ленинградская конференция Комсомола. Ленинградские комсомольцы, минуя свой ЦК, созвали на нее представителей целого ряда крупнейших провинциальных комсомольских губкомов. В чем была цель это раскольничьего шага? В том, чтобы закрепить за Ленинградом значение «второго центра» в комсомоле, непосредственно влияющего на всю Россию; в том, чтобы противопоставить «твердую» на зиновьевских позициях верхушку ленинградской молодежи – ненадежному по нашей оценке ЦК Комсомола.

ЦК партии, превосходно понимая действительные цели этих «шахматных ходов», решил пресечь в самом зародыше «попытки отравить фракционным ядом комсомольское движение». «Обращает на себя внимание еще роль некоторой части партийцев из комсомола, которые на некоторых собраниях, оставаясь маленькой кучкой, однако, немало мешали нормальному ходу собраний, а иногда с их стороны делались попытки срыва отдельных выступлений», – заметил легат ЦК в Ленинграде в январе 1926 года В. М. Молотов. «Наиболее воинственные из зиновьевцев» были сняты с руководящей работы в комсомоле. «Наша попытка натравить комсомол на руководящее большинство ЦК партии была отражена <…>»[650].

Было время, когда этот «комсомольский эпизод» казался Зиновьеву маловажным звеном в ходе развернувшихся дальше событий.

Но теперь кровавое дело 1‑го декабря бросает зловещий отблеск и на эту «прелюдию» нашей борьбы. Только теперь стало до конца ясным все роковое значение этого шага. Чтобы сделать вполне понятным то, о чем я говорю, мне достаточно будет назвать имена комсомольцев и работавших тогда в Комсомоле зиновьевцев, которые проводили в это время нашу раскольническую политику среди молодежи. Это были Сафаров, Гессен, Файвилович, Цейтлин, Котолынов, Толмазов, Румянцев, Иван Тарасов, Середохин и другие.

Зиновьев понимал теперь то, что не понимал тогда:

Все эти имена прошли через десять лет в обвинительных актах по процессам зиновьевцев, на этих заключительных страницах истории наших преступлений. Трое из них (Котолынов, Румянцев, Толмазов) предстали перед пролетарским судом как участники и руководители той группы, которая прямо выдвинула и подтолкнула Николаева. Тогда, десять лет тому назад, мы подняли против ленинского большинства ЦК группу молодежи, для которых начавшаяся борьбы была первым серьезным участием во внутрипартийных делах, а создаваемая нами атмосфера враждебности к партийному руководству была иногда и первым глубоко-запавшим политическим впечатлением. Уже тогда мы стали обучать молодежь, как бороться против партии, как обманывать партию, как конспирировать от партии. Уже тогда мы положили начало тому очагу, который вырастил будущего убийцу С. М. Кирова[651].

10 декабря НКВД арестовал Николая Петровича Мясникова, Владимира Соломоновича Левина и, последним, Сергея Осиповича Мандельштама. Все эти молодые люди в той или иной мере были знакомы Петру Тарасову. С некоторыми из них он дружил. Кого-то встречал по мобилизации на стройки Сибири. Скажем о каждом пару слов: все эти персоналии важны для понимания деятельности бывших зиновьевцев накануне событий.

Знакомый нам по делу Самарца, рассмотренному нами в прошлой главе, Владимир Соломонович Левин был активным зиновьевцем в 1926 году, пытался приостановить проработку решений XIV партийного съезда в Ленинграде. В 1927 году активно поддерживал