прохожие, первосвященники, книжники и даже распятые с ним вместе тоже поносили его. Хула от распятых кажется предельной нелепостью, но на самом деле она тоже легко объяснима с точки зрения человеческой психики: они знали себе цену, знали, что они разбойники, а он считал себя учителем, а не преступником, и в итоге оказался с ними наравне. Для них своего рода утешение, что что бы человек ни думал о себе, все равно закончится вот так.

Вообще, тема с тремя распятиями крайне любопытна. Здесь представлено три персоны: Иисус и два разбойника по бокам. В коллективном бессознательном есть архетип кватерности – числа 4 (мы о нем уже упоминали [112]). Он легко объясним. Все культурные феномены развивались от простого к сложному: от первичного разделения на два, потом на четыре и так далее. Например, сегодня принято выделять двенадцать зодиакальных созвездий (на самом деле созвездий на эклиптике можно найти больше – мы просто перестали делить сектора), а до того, как выделили 12, их насчитывалось только четыре. Те созвездия, которые сейчас являются самостоятельными, были частью каких-то других, более крупных кластеров. То есть изначально, когда люди изучали небесный свод, они просто делили его на четыре сектора, и каждый был привязан к какому-то архетипическому существу. Изначально это были телец, лев, орел и человек – те самые животные, которые двигают Меркаву – божественную колесницу в видении пророка Иезекииля (Иез. 1:4–28). Уже потом, когда эти четыре сектора были изучены и освоены, их стали делить дальше. То есть психика всегда делает так, ей так удобно: разделить сначала на две части, потом еще пополам.

Принцип кватерности хорошо описан Юнгом. Он доказывает, что человеческая психика тяготеет к тому, чтобы сводить любую реальность к разделению на четыре. Это некоторый принцип равновесия. Возьмем для примера классический артефакт, который всегда является наглядным пособием по философии – стол (во всех философских рассуждениях об идеях или феноменах всегда почему-то берут стол). Он тоже является иллюстрацией кватерности. Обычный классический стол в нашем сознании – это стол с четырьмя ножками. Ножек может быть одна или три, но, в целом, мы тяготеем к представлению о столе с четырьмя точками опоры. В человеческом сознании присутствует принцип кватерности, но психике сложно освоить сразу все четыре части. Просто это осознается обычно на внешнем примере. Что касается освоения психикой самой себя – здесь начинаются проблемы. Она свою кватерность начинает немного ущемлять, потому что для познания всегда нужен наблюдатель. В результате какой-то один элемент кватерности вытесняется, и получается троичность. Такое бессознательное вытеснение блестяще иллюстрирует «Троица» А. Рублева. На ней три ангела, которые сидят за столом. На столе чаша, в которой лежит голова тельца – жертва. В этой иконе, как ни странно, выражен архетип кватерности – за счет того, что стол повернут четвертой стороной к наблюдателю. В основании стола есть квадратное прямоугольное отверстие, символизирующее место, куда вкладываются мощи – часть жертвы. То есть за столом четыре места, а не три. И четвертое место свободно. «Троица» – это прекрасно отыгранный архетип кватерности, который зовет скорее закончить его, замкнуть этот круг. Треугольник должен превратиться в квадрат, а квадрат – это уже прямая дорога, как ни странно, к кругу (вспомните старинную задачку о квадратуре круга). И замкнуть его призывают того, кто смотрит на икону.

Итак, сознание стремится к кватерности. Троичность несколько неустойчива для человеческого сознания, человек не наблюдает ее в мире, поэтому надежным психическим феноменом является кватерность, а не троичность. Везде, где возникает троичность, вытеснен какой-то четвертый элемент, который необходимо найти, чтобы закончить и собрать целостность. На Голгофе три креста, то есть где-то потерялся четвертый фактор. Вспомните изображение распятия: в основании обычно находится череп с костями. Это Адам, который, по преданию, похоронен под Голгофой. Вообще, такое место его захоронения маловероятно, но это неважно – человеческая психика туда его поместила, и этого достаточно. Таким образом, принцип кватерности замыкается: Иисус наверху, Адам внизу, разбойники по бокам. Кто же является вытесняемым компонентом из этой четверки? С одной стороны, мы видим три креста, и хочется сказать, что вытесняемым является Адам, но ведь про него вспомнили, наше сознание туда его интегрировало. Более того, Адам уже находится в царстве смерти, два разбойника фактически тоже там. Получается, что вытесняемым и отторгаемым является сам Иисус. Он отвергается большей массой человеческого сознания. Любопытно, что только тогда, когда психика принимает последний элемент любой кватерности, и приходит целостность – то, что у Юнга называется архетипом Самости. И человеческая психика тоже неспроста всегда отторгает четвертый элемент, так как он является сложно воспринимаемым. Он всегда какой-то провокативный, он не вмещается в человеческую психику, которая часто бывает раздроблена. По Юнгу, вытесненное содержание человеческой психики – это Тень. Христос, казалось бы, не имеет отношения к теневым сторонам психики, но как посмотреть. Вспомним библейскую историю про медного змея – Нехуштана, которого сделал Моисей по велению Бога, когда израильтян в пустыне поражали ядовитые змеи (Чис. 21:4–9) [113]. Посмотрев на него, можно было исцелиться от укуса змеи. Любопытно, что традиционная христианская экзегеза [114] совершенно однозначно толкует эпизод с медным змеем как прообраз распятия Христа. То есть Христос ассоциируется со змеей, что для нашего сознания весьма необычно.

Мк. 15:33 «В шестом же часу настала тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого».

Современная христианская апологетика пытается притянуть какие-то исторические данные, что в это же время в Китае тоже была замечена тьма. Но воспринимать здесь историю про тьму как реальное физическое явление очень сложно по нескольким причинам. Даже сегодня для людей любое солнечное затмение является интересным событием. В древности к подобным явлениям относились еще более внимательно. Затмение могло использоваться знающими о нем людьми для манипуляции толпой (в «Апокалипсисе» Мэла Гибсона есть любопытный эпизод, связанный с этим, а также в «Фараоне» Болеслава Пруса). Солнечное затмение было большим событием. Но в данном случае речь явно не о нем: три часа тьмы – с часа шестого до часа девятого по всей Земле – это слишком долго. При этом возникает ощущение, что внезапно наступившая на три часа тьма вообще никого особо не взволновала. Даже сегодня мы, люди цивилизованные, внезапное наступление темноты можем воспринять как конец света, хотя вроде бы понимаем, что у событий могут быть какие-то объяснения. Давайте представим себе общество прошлого. Например, обычный римский гражданин, живущий где-нибудь в Иерусалиме или на Сицилии, вдруг однажды в пятницу внезапно в самый разгар дня (с шестого до девятого