«Да, Господи, это так. Но, Господи, души умерших в большойстепени вдохновляют людей и ободряют их, и эти души стоят вне природы иукрепляются день ото дня. Если существует некий естественный вид энергии,находящийся за пределами моего понимания, то это будет для меня сильнымпотрясением. Ибо, похоже, они сделаны из той же субстанции, что и мы,Господи, – невидимой, – и каждая из этих душ неповторима и обладаетсобственной волей».

Снова настала тишина. Потом Бог заговорил:

«Прекрасно. Я выслушал твои доводы. А теперь у Меня есть ктебе вопрос. За все то, что ты дал человечеству, Мемнох, чем конкретно людивоздали тебе?»

Я был застигнут этим вопросом врасплох.

«Только не говори мне о любви, Мемнох, – продолжалОн. – Об их способности любить друг друга. Суд Небесный хорошо осведомлени находится в полном согласии на сей счет. Но что они дали тебе, Мемнох? Что тыполучил в обмен на риск побывать в их царстве?»

«Самоутверждение, Господи, – торопливо произнес я,затрагивая глубочайшую правду и не кривя душой. – Они познали ангела,увидев оного. Как раз то, чего я и ожидал».

«Ха-ха!» – От Престола Небесного покатились раскаты смеха –настолько звучные, что, без сомнения, достигли ушей несчастных, страждущих впреисподней. Все небеса содрогались от хохота и пения.

Сначала я не осмеливался заговорить или что-либопредпринять, потом вдруг, со злостью или, скорее, с упрямством, поднял руку.

«Но я говорил совершенно серьезно, Господи! Я не был для нихнеким существом, недосягаемым даже в грезах! Господи, создавая вселенную,бросал ли Ты семя для того, чтобы эти существа возвысили к Тебе свои голоса?Скажешь ли Ты мне об этом? Смогу я узнать, как было дело?»

Унявшиеся ангелы расположились маленькими группами, и вскоресмех совершенно замер, а вместо него раздалось тихое пение, восхваляющееГоспода в его терпении, отдающее дань Его терпению в отношении меня.

Я не стал присоединяться к пению. Я смотрел на огромные,расходящиеся в стороны от Бога потоки света, и мысль о необъяснимости присущихмне упрямства, гнева и любознательности несколько смягчила меня, но ни насекунду не ввергла в отчаяние.

«Верую в тебя, Господи. Ты знаешь, что делаешь. Должензнать. Иначе мы... погибнем».

Я остановился, пораженный тем, что только что произнес. Этонамного превосходило любой вызов, который я до сих пор бросал Богу, намногопревосходило любое сделанное мной предположение. И я в ужасе воззрился на свети подумал: «А что, если Он не ведает, что творит, и никогда не ведал!»

Я вскинул ладони к лицу, чтобы не дать губам произнестинечто опрометчивое и ограждая мозг от поспешных богохульных мыслей. Я зналБога! Бог был там. И я стоял пред Ним. Как я только осмелился помыслить такое,и все же это Он говорил раньше: «Ты не веришь в меня», – имея в видуименно это.

Казалось, Божественный свет становится бесконечно ярким, онпроникал повсюду; фигуры серафимов и херувимов стали маленькими и совершеннопрозрачными, и свет наполнил меня и заполнил углубления в телах всех ангелов;и я ощутил единение с ними и всю великую любовь к нам Господа, сильнеекоторой мы не могли себе вообразить ничего.

Тогда заговорил Господь совершенно другими словами, ибо онисостязались с этой лучезарной любовью, переполнявшей мыслящий разум. Тем неменее я услыхал их, и они проникли в мою душу.

И все остальные тоже услышали их.

«Мемнох, отправляйся в преисподнюю, – молвил Он, –и отыщи там не более десяти достойных душ, которые могли бы примкнуть к нам нанебесах, из всех обитающих там миллионов. Говори им что угодно, но отыщидесять, которые, на твой взгляд, достойны жить рядом с нами. Затем приведи этидесять душ ко мне, и мы продолжим наш разговор».

Я был в восторге.

«Господи, я могу это сделать, знаю, что могу!» – воскликнуля.

И вдруг я увидел лица Михаила, и Рафаила, и Уриэля, почтиослепленных Божественным светом, который, впрочем, начинал меркнуть и сталпереносимым. Казалось, Михаил боялся за меня, а Рафаил рыдал. Уриэль, похоже,бестрепетно наблюдал, не пребывая ни на моей стороне, ни на стороне душ, ни начьей. Такое лицо, как у него, было у ангелов до начала времен.

«Я могу идти? – спросил я. – И когда мневозвращаться?»

«Когда получится, – сказал Бог, – и когдасможешь».

До меня дошло. Если я не найду эти десять душ, то могу невозвращаться.

Я кивнул. Чудесная логика. Я понял. И принял ее.

«На земле проходят годы, пока мы беседуем, Мемнох. Твоепоселение и посещенные прочими места превратились в города; мир вращается влучах небесного света. Что Мне сказать тебе, возлюбленный Мой, кроме того, чтосейчас тебе надлежит отправиться в преисподнюю и как можно скорее вернуться стеми десятью душами».

Я уже собирался спросить: «А что будет с хранителями, этимисмиренными ангелами, моими соратниками, познавшими плоть?» – когда Господьответствовал:

«Они будут ожидать твоего возвращения в надлежащем местенебес. Они не узнают ни Моего решения, ни своей участи, пока ты не приведешь коМне эти души, Мемнох, души, которые я сочту достойными обитать в Моейбожественной юдоли».

«Понимаю, Господи. И с Твоего разрешения отправляюсь!»

И не спрашивая более ни о чем, не обсуждая никаких правил иограничений, я, Мемнох, архангел и обвинитель Бога, немедленно покинул небеса,спустившись в обширные призрачные области преисподней.

– Но, Мемнох, – прервал его я, – Он не определил длятебя критерий отбора! Как надлежало тебе оценивать те души? Как бы ты узнал?

Мемнох улыбнулся.

– Да, Лестат, именно это Он и сделал и именно так поступил,и поверь мне, я это сразу понял. Не успел я попасть в преисподнюю, как критерийотбора для вхождения на небеса полностью завладел моим умом, сделавшисьнавязчивой до отчаяния идеей. Это в точности стиль Его поведения, верно?

– Я бы на твоем месте спросил.

– Нет-нет. У меня не было такого намерения. Я выбралсяоттуда и принялся за работу! Как я говорил, таков был Его стиль, и я понимал,что единственная моя надежда заключается в выработке собственного критерия иего обосновании, понимаешь?

– Думаю, да.