Бог и Его окружение не проронили в ответ ни слова, но явдруг почувствовал, что некоторые из воинов небесных придвинулись ко мне ближе.Сначала я подумал: они просто расправляют на свету крылья, а затем понял, чтосразу за мной стоит небольшая группа ангелов и что они все время находились скраю толпы, и вот их подталкивают в мою сторону.

Разумеется, я знал этих ангелов – кого-то больше, других –нет. Они принадлежали к разным чинам. Я в смущении взглянул на них, а потом наПрестол Господень.

«Мемнох, – заговорил вдруг Господь. – Те, чтопозади тебя, – это твои соратники, они тоже просят, чтобы было исполненотвое желание доказать свою правоту, в надежде, что и им будет сие дозволено».

«Не понимаю, Господи», – ответил я, хотя понял сразуже, ибо я прочитал на их лицах скорбь и увидел, как они льнут ко мне, словноища защиты. Я мгновенно догадался, в чем дело: в своих странствиях по земле этиангелы совершили то же самое, что и я.

«Без подобного размаха или изобретательности, как утебя, – молвил Господь Бог, – но они тоже приметили жар и тайну вотношениях мужчин и женщин, и они тоже нашли прекрасных дщерей человеческих ивзяли их в жены».

Снова послышался великий гомон. Некоторые смеялись все темже легким смехом, словно происходящее было новым великолепным развлечением, адругие были озадачены; стоящие около меня ангелы-хранители, являющие небольшуюгруппу по сравнению с прочим небесным воинством, в отчаянии смотрели на меня,некоторые даже с упреком, и вот из их толпы прозвучал шепот:

«Мемнох, мы видели, как ты делал это».

Смеялся ли в это время Господь? Мне не было слышно. Светлился мощным потоком из-за плеч и голов, из-за мутных фигур серафимов ихерувимов, и сокровища любви представлялись вечными и незыблемыми, как ивсегда.

«Не затем спустились с небес Мои сыновья, и не затем онипобывали в рассеянных по земле племенах, чтобы познать плоть, но все же онисделали это. Конечно, как Я уже говорил, с гораздо меньшим желанием возмутитьмировые устои и намеренно разрушить Мой замысел, как это было у тебя, Мемнох».

«Господи-Владыка, прости меня», – прошептал я. И изстана моих соратников раздался такой же приглушенный и почтительный хорголосов.

«Но ответьте мне, вы, стоящие позади Мемноха: что вы можетесказать в свое оправдание? Почему совершили такое, и что нового открыли, икакие доводы представите перед Судом Небесным?»

Ответом было молчание. Все эти ангелы распростерлись передГосподом ниц, с такой самоотрешенностью моля о прощении, что красноречие былобы излишним. Я стоял в одиночестве.

«Ах, – сказал я, – похоже, Господи, я осталсяодин».

«А разве не всегда так было? Мой сын небес, Мой ангел, недоверяющий Богу».

«Господи, я доверяю Тебе! – немедленно ответил я, вдругразгневавшись. – Доверяю! Но я не понимаю этих вещей и не в силахутихомирить свой рассудок или свою природу – это для меня невозможно. Нет, нето чтобы невозможно, но кажется... не совсем правильно хранить об этоммолчание. Правильным мне представляется доказывать свою правоту. Мне кажется,что величайшее дело, которое я могу сделать, это доказать свою правоту и темсамым ублаготворить Господа».

Среди прочих, казалось, царили серьезные разногласия – несреди хранителей, у которых не хватало смелости встать во весь рост и крыльякоторых были сложены за спиной, как у испуганных птиц в гнезде, но в самом СудеНебесном. Оттуда слышались бормотание, какие-то песенки, обрывки мелодий исмеха, глубокомысленные вопросы, произнесенные тихим голосом. Ко мнеповернулись лица многих с нахмуренными бровями, выражающие любопытство спримесью гнева.

«Доказать свою правоту! – молвил Господь. – Но,прежде чем начнешь, вспомни, ради Меня и всех присутствующих, что Мне ведомовсе. Я знаю человечество так, как тебе никогда его не узнать. Я видел егоокровавленные алтари, и его ритуальные пляски, и его дымящиеся жертвы, я слышалвопли раненых, страждущих, медленно умерщвляемых. Я зрю природу в человечестветак же, как вижу ее в дикости морей и лесов. Не отнимай у меня время, Мемнох.Или, иными словами, чтобы тебе было понятней, не отнимай время, котороепроводишь со Мной».

Итак, этот момент настал. Я стоял, спокойно подготавливаясебя. Никогда за время своего существования не ощущал я важности события, какэто было в тот момент. Это можно было назвать волнением или, быть может,возбуждением. У меня были слушатели. И я не испытывал никаких колебаний! Но ябыл разгневан на всю эту толпу, лежащую ниц позади меня и безмолвствующую! Инеожиданно в своем гневе я понял, что, пока они там лежат, оставляя меня одинна один с Богом и Его Судом, я не вымолвлю ни слова. Я сложил на груди руки иостался стоять.

Господь рассмеялся неспешным ласковым смехом с восходящейинтонацией, и тогда все обитатели небес засмеялись тоже. И Бог обратился краспростертым ниц:

«Встаньте, сыны Мои, или мы здесь останемся до скончаниявремен».

«Это насмешка, Господи, но я ее заслужил, – сказаля. – Благодарю Тебя».

Я слышал, как, шумно шелестя крыльями и хитонами, они поднимаютсяпозади меня, чтобы стать по меньшей мере такими же высокими и прямыми, какимимогли быть храбрые люди, живущие на земле под ними.

«Господи, мои доводы просты, – вымолвил я, – ноТы, конечно же, не сможешь от них отмахнуться. Я изложу их как можно доходчивееи точнее. До какого-то момента своего развития приматы там, внизу, были частьюприроды и подчинялись ее законам. По мере усовершенствования их мозга ониделались все более изобретательными, и их сражения с другими животнымистановились самыми свирепыми и кровавыми из того, что довелось видеть СудуНебесному. Все это правда. И весь их интеллект привел к умножению средств,которыми человечество навлекало на себя великие страдания.

Но ничто из увиденного мною на войне, и на казнях, и дажепри опустошении целых поселений и деревень не превосходило по дикости сцены,происходящие среди насекомых, или рептилий, или низших млекопитающих, которыеслепо и бессмысленно борются за две вещи: чтобы выжить и чтобы произвести какможно больше потомства».

Я остановился – из вежливости и чтобы произвести эффект.Господь ничего не сказал. Я продолжал:

«Затем наступил момент, когда эти приматы довольно сильноприблизились к Твоему образу, каким мы воспринимаем его в себе самих и которыйв определенном смысле отличается от прочей природы. И когда им стала очевидналогика жизни и смерти, это не означало лишь проявления самосознания. Ненастолько это было просто. Напротив, самосознание выросло из новой и совершеннонеестественной способности любить.