Ходатайства

Правый лагерь ходатайствовал за гонимых священнослужителей перед Св. Синодом и перед «высшими сферами».

В защиту о. Илиодора выступили некоторые провинциальные союзники: 28.X дмитровский отдел «Союза русского народа» обратился к Роговичу с письменной просьбой «оставить в покое праведника отца Илиодора», а тамбовский «Серафимовский союз русских людей» (29.X) просил Императрицу Александру Федоровну «заступиться за о. Илиодора пред Царем Батюшкой, дабы вновь вся Россия могла слышать вдохновенный голос о. Илиодора, призывающий к беззаветному служению Богу, Царю и Отечеству».

Главный совет «Союза русского народа» тоже намеревался ходатайствовать перед Св. Синодом об оставлении о. Илиодора в Царицыне или о переводе его в Киев или Москву, однако, по-видимому, такого обращения не последовало. Действовали лишь отдельные члены Союза: А. И. Дубровин доставил Синоду первое ходатайство царицынской паствы иеромонаха, а прот. Восторгов ездил 20.XI в Царское Село, чтобы просить за еп. Гермогена и о. Илиодора. На следующий день, по словам газет, петербургский совет «Союза русского народа» постановил послать депутацию в Синод.

Съехавшись к началу работ Государственной думы, фракция правых 14.X решила ходатайствовать перед Синодом о оставлении еп. Гермогена в Саратове и на следующий день телеграфировала первенствующему члену Синода митрополиту Антонию (Вадковскому) свою просьбу:

«…да пребудет на саратовской кафедре ее духовный вождь, убежденный вдохновитель и служитель Слова Божия и ревностный слуга Царя и родины епископ Гермоген. Мы с благодарностью видим, как этот неутомимый пастырь объединяет людей Божиих в дни смуты государства. Мы с глубоким огорчением наблюдаем дело неразумных представителей власти, препятствующих его святому делу — призыву русских людей к собраниям и крестным ходам и молениям, — и безосновательно опасающихся от этого чего-либо вредного для государства. С благоговейной преданностью приветствуем его дерзновенный голос, поднятый против богохульника, развратителя, а также анархиста Льва Толстого, и мужественное, полное скорби и достоинства его всеподданнейшее обращение к Государю Императору, которое, надеемся, будет услышано».

Но вернулись из отпуска не только правые. Саратовский депутат Н. С. Розанов, кстати, выпускник Казанской духовной академии, числившийся одновременно беспартийным и левым, в сентябре задумал внести в Думу запрос об о. Илиодоре. К своей затее Розанов намерен был привлечь и другого представителя Саратовской губернии — октябриста гр. Уварова, того самого, который недавно поспорил в городской думе с о. Кречетовичем.

Когда же тяжесть обвинения была перенесена с иеромонаха на епископа, Розанов отказался от своего проекта, а гр. Уваров, наоборот, решил внести запрос о деятельности преосв. Гермогена. 11.X депутат встретился со Столыпиным и, между прочим, сообщил ему о своем намерении. Председатель Совета министров предложил собеседнику повременить с месяц и дождаться итогов расследования.

Почему же Столыпин, который в те дни «рвал и метал», отказался от помощи общественного деятеля? Возможно, слишком широкая огласка этого щекотливого дела, неминуемая при обсуждении в Государственной думе, не входила в расчеты министра.

29. X Н. Н. Тиханович-Савицкий от лица «Астраханской народной монархической партии» обратился к Государю со всеподданнейшим адресом, где, в сущности, не ходатайствовал за гонимых священнослужителей, а лишь выражал свое изумление: власти, недостойные развязать ремня с обуви «любимого всеми нами Илиодора», гонят именно тех, кто знаменит своей патриотической деятельностью. «Неладное у нас, Государь, творится. Кто-то роет могилу Царству Русскому, недавно еще великому своим православием и патриотизмом. И боимся мы, что люди эти стоят около Тебя. Тучи висят над Россией. Не успокоилась она, а затихла перед грозой».

Командировка прот. Максимова

Несмотря на телеграфный вызов в Петербург (6.X), преосв. Гермоген остался в Саратове. Дождавшись приезда из Царицына о. Илиодора и прот. Максимова, владыка отправил последнего к обер-прокурору вместо себя с пакетом документов: 1) доклад духовной следственной комиссии о событиях 10 августа, возлагающий всю вину на полицию; 2) подлинный доклад о. Илиодора; 3) номер 125-й «Братского листка» с пересказом речи еп. Гермогена 5.X и телеграммой саратовского епархиального съезда; 4) личное письмо еп. Гермогена обер-прокурору.

«Из того обстоятельства, — отмечал владыка в этом письме, — что молодой человек, исправляющий обязанности губернатора в ужасно бойкой революционизованной губернии, — осмелился за одно лишь поучение, сказанное в храме епископом, потребовать его удаления из города (!!!..….), можно усмотреть, каково это положение… Предается, следовательно, забвению и даже презрению вся самоотверженная деятельность духовного лица в течение почти 16 лет в двух самых вулканических пунктах России: Кавказ и Саратов…

Это обстоятельство с вопиющей яркостью доказывает, до какого бесчеловечия и крайности дошли стеснения и преследования со стороны современного духа времени против Православной Церкви и духовенства; дальше идти уже некуда!.. Тоска и мука невыразимо гнетут, — и притом с властью, — дух всех православно-верующих людей, — и поистине „несть мира, несть успокоения ни в градех, ни в весех наших“ (Молитв. Св. Синод)…

И надо бы позаботиться именно о православных людях, а не приспособляться всеми мерами и законами к иноверию и инославию…».

Во втором, официальном, письме обер-прокурору владыка подробно объяснял, как гр. Татищев подставил его под удар, нарушив уговор и опередив его с докладом.

«Ради Бога, не торопитесь решать это дело по одним сообщениям царицынского полицмейстера», — телеграфировал преосвященный Извольскому, извещая его о командировке о. Максимова.

На о. ректора возлагались не только обязанности курьера. Как председатель духовной следственной комиссии по делу 10 августа, благоволивший к о. Илиодору, о. Максимов должен был изложить обер-прокурору и свое личное мнение. Словом, участь и еп. Гермогена, и его протеже зависела теперь от успеха этой командировки.

Выслушав о. Максимова и изучив затем доставленные им бумаги, Извольский впервые взглянул на дело глазами еп. Гермогена. Обер-прокурор понял, что саратовское духовенство шумит не на пустом месте, а в ответ на притеснения светских властей.

Сообщая Столыпину о своем открытии, Извольский отмечал: независимо от факта достоверности этих притеснений надо считаться с тем, что владыка убежден в их существовании. Тогда «дальнейшее поведение епископа по отношению местной гражданской власти становится если не извинительным, то понятным. Несомненно, преосвященный мог и должен был иным путем выразить свое неудовольствие и добиться удовлетворения за оскорбление церкви, если таковое действительно было, но, зная характер преосвященного Гермогена, те свойства его, которые являются и качествами его души, можно, мне кажется, найти извинения».

Впрочем, даже имея на руках такой козырь, как документы о. Максимова, Извольский не спешил оправдать еп. Гермогена. Зато, признавая наличность оскорбления церкви, предлагал адресату пересмотреть ранее принятое решение и перевести не только о. Илиодора и его архиерея, но также Бочарова и гр. Татищева.

Отмечая необходимость одновременной проверки сведений со стороны духовного ведомства и министерства внутренних дел, Извольский закончил так: «Не настало ли время для того, чтобы установить согласную почву на события в Царицыне и Саратове, так как это, несомненно, будет предметом суждения при ближайшем моем докладе Государю Императору».

По словам «Речи», о. Максимов кроме обер-прокурора намеревался посетить также о.