— Как вы сумели убежать от Энтрегьяна?

— Я не убегала. Он просто… умер. Истек кровью и умер. Этослучилось, когда он вез меня на машине к шахте. Машина слетела с дороги иперевернулась. Одна задняя дверца открылась. К счастью для меня, иначе яосталась бы внутри, как сардина в банке. Я… я вернулась в город пешком.

— Что случилось с вашей рукой?

— Я ее сломала. — Эллен еще больше скрючилась. Поза ееопределенно не нравилась Мэри. Эллен напоминала ей тролля из сказки,согнувшегося над мешком с нечестно добытым золотом. — Вы можете помочь мнезалезть в окно? Я хочу увидеть моего мужа, хочу увидеть Дэвида.

В голове Мэри зазвенел колокольчик тревоги, что-топодсказывало ей, что дело нечисто, но, когда Эллен потянулась к ней здоровойрукой, когда Мэри увидела на этой руке грязь и запекшуюся кровь, увидела, какэта рука дрожит от усталости, ее доброе сердце цыкнуло на ящерицу инстинкта,что жила в ее мозгу. Безумец коп убил младшую дочь этой женщины, она попала вавтокатастрофу, когда ее саму везли на смерть, сломала руку, сквозь ревущуюбурю пешком шла по городу, забитому трупами. Не хватает только, чтобы первыйживой человек, к которому эта женщина обратилась, увидел в ней бяку и отказалсяпустить в дом.

— В это окно вам лезть нельзя. Тут полно битого стекла.Что-то… через него прыгнул зверь. Подойдите к другому окну с матовым стеклом. Вженском туалете. Туда забраться проще. Там есть ящики, на которые можно встать.Я вам помогу.

— Хорошо. Спасибо вам, Мэри. Слава Богу, что я вас нашла. —Ужасная улыбка осветила лицо Эллен, благодарность, униженность, ужас, всеперемешалось, слилось в ней воедино, и изувеченная женщина поплелась к другомуокну, опустив голову и согнув спину. Двенадцать часов тому назад это была дамаиз престижного пригорода, типичная представительница среднего класса,собиравшаяся отдохнуть на озере Тахо, где она, вероятно, намеревалась прикупитькое-что из одежды в магазине «Толбот» и из нижнего белья в «Тайнах Виктории».Днем солнечные ванны с детьми, вечером секс с давним партнером, открыткидрузьям — здесь такой чистый воздух, как жаль, что вас нет. Теперь же она болеевсего напоминала беженку, не имеющую возраста жертву войны, вырвавшуюся изкровавой бани в пустыне.

А Мэри Джексон, эта нежная маленькая принцесса, голосующаяза демократов, каждые два месяца сдающая кровь, пишущая стихи, всерьез думала отом, чтобы оставить эту женщину стонать в темноте, пока она непроконсультируется с мужчинами. И что сие означало? Что она тоже участвовала вэтой войне, решила Мэри. Именно так мыслишь, так ведешь себя, когда такоеслучается и с тобой. Только она по этому пути не пойдет. Никогда в жизни.

Мэри вышла в коридор и прислушалась. Больше никаких криковиз глубины кинотеатра не доносилось. А затем, когда она открывала дверь вженский туалет, грохнуло три выстрела. Стены и расстояние приглушили их, но втом, что это выстрелы, сомнений быть не могло. За выстрелами последовали крики.Мэри замерла, разрываясь между стремлением броситься на крики и желанием помочьЭллен. Решили дело рыдания, доносившиеся из-за окна женского туалета.

— Эллен? Что такое? Что с вами?

— Я такая глупая, ничего больше. Просто глупая! Удариласьсломанной рукой, когда ставила один ящик на другой. — Женщина за окном, Мэривидела ее силуэт сквозь матовое стекло, зарыдала громче.

— Держитесь, сейчас я вам помогу. — Мэри поспешила к окну иубрала бутылки, которые положил на подоконник Биллингсли, чтобы никто не проникв кинотеатр незамеченным. Она уже поднимала окно, думая о том, как помочь Элленперебраться через подоконник, не ударив еще раз сломанную руку, когда вспомниласлова Биллингсли о копе: он стал выше. Святой Боже! воскликнул тогда отецДэвида. Она как Энтрегьян? Как коп?

Возможно, она и сломала руку, хладнокровно подумала Мэри,но, с другой стороны…

Ящерица инстинкта, которая обычно жила глубоко в мозгу,внезапно рванулась вперед, вереща от ужаса. Мэри уже решила опустить окно,подумать секунду-другую… но не успела. Потому что ее запястье обхватила чужаясильная и горячая рука. А вторая толкнула окно вверх, и ноги Мэри подогнулись,когда она увидела перед собой лыбящуюся физиономию. Лицо Эллен, но нижепришпилена бляха Энтрегьяна.

Перед ней стоял Энтрегьян. Колли Энтрегьян, каким-то образомпереселившийся в тело Эллен Карвер.

— Нет! — закричала Мэри, рванувшись назад, не чувствуя болив запястье, накрепко схваченном пальцами Эллен. — Нет, отпустите меня!

— Не отпущу, пока не споешь «Улетая на реактивномсамолете»[67], шлюха, — ответила лже-Эллен, подтаскивая Мэри ближе к окну. Изноздрей лже-Эллен брызнула кровь. Потекла она и из левого глаза. — На заре,ранним утром…

Мэри почувствовала, что летит навстречу забору по другуюсторону тропинки.

— …таксист нажмет на клаксон…

Она успела поднять одну руку, но все равно крепкоприложилась лбом и упала на колени. В голове гудело. Из носа по губам иподбородку потекло что-то теплое.

Добро пожаловать в «Клуб разбитых носов», крошка, подумалаМэри, тяжело поднимаясь.

— …Я здесь так один-н-о-о-к…

— Какого… — начала было Мэри, но короткий, без замаха, ударлжеЭллен отправил ее в глубокий нокаут.

Лже-Эллен подхватила падающую Мэри, подтянула к себе иуспокоилась, лишь почувствовав на коже Эллен ее дыхание.

— Как же мне нравится эта песня. — Лже-Эллен перебросилаМэри через плечо, словно мешок с зерном. — У меня внутри все переворачивается.Тэк!

Лже-Эллен со своей ношей исчезла за углом. Пять минут спустяпыльный «каприс» Колли Энтрегьяна вновь катил к Китайской шахте, пробиваялучами фар песчаную завесу. Ветер заметно стих. Когда машина проехала миморемонтной мастерской Харви и кафе, где потчевали мексиканскими блюдами, в небепоявился тоненький серп луны.

1

Даже в те годы, когда Джонни злоупотреблял спиртным инаркотиками, его память ничего не упускала. В 1986 году Джонни, оказавшийся назаднем сиденье так называемого «патимобиля» Сина Хаттера (Син Хаттер в тупятницу объезжал злачные места Ист-Хэмптона с Джонни и еще тремя друзьями иподругами в большом старом «кэдди» выпуска 1965 года), попал в аварию. Синстолько выпил, что не мог ходить, не говоря уж о том, чтобы вести машину.«Патимобиль» перевернулся дважды, когда водитель попытался свернуть с Эггамоггин-лайнна Раут-Би, не снижая скорости. Девушка, сидевшая рядом с Сином, погибла. СамСин получил перелом позвоночника. После этого он довольствовался лишь одноймоделью «патимобиля»: инвалидной коляской с электрическими моторчиками.Остальные отделались мелкими травмами. Джонни, с ушибом селезенки и переломомступни, считал себя счастливчиком. А самое удивительное заключалось в том, чтотолько он помнил, как все произошло. Когда это выяснилось, Джонни нашел сейфакт прелюбопытным и опросил всех выживших, даже Сина, который плакал и гналего прочь (Джонни, однако, не ушел, пока не получил ответ на свой вопрос:почему нет, ведь это Син едва не угробил его, а не наоборот). Патти Никерсонвроде бы помнила выкрик Сина, как раз перед тем, как они слетели с асфальта:«Держитесь, сейчас прокатимся с ветерком!» Бруно Гартнер припоминал, что«кэдди» вроде бы останавливался перед тем, как набрать скорость иперевернуться. Но случившееся после остановки скрывала чернильная тьма. Синзаявил, что он помнит, как вышел из душа и протер запотевшее зеркало, чтобыпобриться. И все. Провал до того самого момента, как он открыл глаза вбольнице. Возможно, он и лгал, но Джонни в этом сильно сомневался. А вот егопамять ничего не упустила. Ни единой мелочи. Син не говорил: «Держитесь, сейчаспрокатимся с ветерком». Он сказал: «Держитесь, сейчас поворачиваем» — изасмеялся. Он еще смеялся, когда «патимобиль» начал переворачиваться. Джоннипомнил, как Патти кричала: «Мои волосы! О, черт, мои волосы!» Он помнил, какона припечатала его задницей, когда все закончилось. Помнил, как вопил БруноГартнер. Остался в памяти и скрежет прогнувшейся вниз крыши «патимобиля»,вогнавшей голову Рашель Тиморов ей в шею и развалившей ее череп, как спелыйарбуз. Хрумкающий такой звук, какой можно услышать, расколов зубами кубик льда.Джонни помнил все. Он знал, что такова участь писателя. Не мог лишь сказать,дар ли это природы или приобретенный навык. Впрочем, причина не имела никакогозначения. Главное же состояло в том, что Джонни ничего не забывал. Калейдоскопсобытий, даже накладывающихся друг на друга, аккуратно рассортировывался,выстраиваясь в последовательный ряд, точно так же, как магнит выстраиваетжелезные опилки. До того вечера, когда Син Хаттер перевернул свой «патимобиль»,Джонни не мог нарадоваться на свою способность помнить все. Радовался и потом…до этой ночи. Вот когда не помешали бы черные чернила, заливающие кое-какиеклетки памяти.