Всю жизнь Брэдбери пишет фэнтези, и хотя “Крисчен сайенсмонитор” назвал “Что-то страшное грядет” “кошмарной аллегорией”, на самом делеаллегория у Брэдбери есть только в произведениях научной фантастики. В фэнтезиего занимают темы, образы, символы.., и тот фантастический стремительный порыв,который охватывает автора, когда он нажимает на педаль, поворачивает руль ипускает свой драндулет прямо в темную ночь нереального.

Брэдбери рассказывает: “Черное чертово колесо” сталосценарием в 1958 году, в тот вечер, когда я увидел “Приглашение к танцу” ДжинаКелли и так захотел работать с ним и для него, что бросился домой, набросалчерновик сценария и побежал к нему. Келли проглядел сценарий, сказал, что будетего снимать, и отправился в Европу на поиски денег; денег он так и не нашел,вернулся разочарованным, вернул мне сценарий – что-то около восьмидесятистраниц – и пожелал удачи. Я послал эту идею к черту и просидел два года,заканчивая “Что-то страшное…”. В этой книге я сказал все, что хотел, о самомсебе в юности и о том, какие чувства испытываю к этой ужасающей штуке – Жизни –и к другому ужасу – к Смерти, и о том, как опьянен ими обеими.

Но прежде всего, сам не понимая того, я сделал однузамечательную вещь. Я написал хвалебную песнь своему отцу. Я не осознавал этогодо одного вечера в 1965 году, через несколько лет после опубликования романа.Не в силах уснуть, я встал, порылся в своей библиотеке, отыскал роман,перечитал некоторые отрывки и расплакался. Мой собственный отец был заключен вромане! Как бы я хотел, чтобы он дожил до этого дня и смог прочесть о себе и охрабрости, проявленной им ради любимого сына.

Когда я пишу эти слова, я вновь вспоминаю, с каким взрывомрадости и боли обнаружил здесь своего отца, навсегда – по крайней мере для меня– заключенного в бумагу, напечатанного, переплетенного и прекрасного на вид.

Не, знаю, что еще сказать. Я наслаждался каждой минутойработы над романом. Полгода я метался между вариантами. Я никогда не уставал.Просто высвобождал свое подсознание, когда чувствовал, что готов к этому.

Из всех написанных мной книг эта мне наиболее дорога. Я будулюбить ее и людей в ней: папу, и мистера Электрико, и Вилла, и Джима – двеполовинки меня самого, усталого и искушенного, – буду любить до конца своихдней”.

***

Возможно, первое, что следует отметить относительно “Что-тострашное грядет”, – это разделение Брэдбери на "две половины самого себя.Вилл Хэлоуэй, “хороший” мальчик (они оба хорошие, но друг Вилла, Джим, иногдана время отклоняется от правильного пути), родился 30 октября, за минуту дополуночи. Джим Найтшейд родился двумя минутами позже – через минуту посленаступления полуночи, уже в Хэллоуин. Вилл – существо аполлониево, приверженецразума и четких планов, он верит (почти всегда) в норму и в статус-кво. ДжимНайтшейд, как намекает его фамилия [251], дионисиева половина, он подчиненэмоциям, отчасти нигилист, склонен к разрушению и всегда готов плюнуть в лицодьяволу, чтобы проверить, зашипит ли слюна на щеке Повелителя Тьмы. Когда вначале книги в город приходит продавец громоотводов (“перед самым началомгрозы”) и говорит мальчикам, что молния ударит в дом Джима, Виллу приходитсяубеждать Джима поставить громоотвод. Первоначальная реакция Джима – “Зачемпортить забаву?”.

Символика времени рождения заметна и очевидна, точно так жезаметна очевидная символичность появления продавца громоотводов, который служитвестником приближения дурных времен. Тем не менее Брэдбери бесстрашно ееиспользует. Он берет архетипы огромные, словно карты размером с мост.

Старинная бродячая ярмарка с чудесным названием “Кугер иМрак – Представление Демонических Теней” прибывает в Гринтаун, принося с собойпод личиной удовольствия и удивления несчастья и ужас. Вилл Хэлоуэй и ДжимНайтшейд – а позже и отец Вилла Чарлз – узнают, что стоит за этой ярмаркой.Сюжет постепенно сужается до борьбы за одну-единственную душу – душу ДжимаНайтшейда. Назвать это аллегорией было бы неверно, но назвать рассказом ужасовс моралью – в духе предшествующих книге комиксов Е.С. – можно. В сущности, то,что происходит с Джимом и Биллом, не очень отличается от страшной встречиПиноккио на острове Удовольствий, где мальчики, потакающие своим нехорошимжеланиям (например, курят сигары или играют в бильярд на деньги), превращаютсяв ослов. Брэдбери имеет в виду плотские соблазны – не только сексуальныеувлечения, но плотские в самых разнообразных формах и проявлениях – радостиплоти становятся такими же несдержанными и дикими, как вытатуированныекартинки, которые покрывают тело мистера Мрака [252].

Что не дает роману Брэдбери превратиться в “кошмарнуюаллегорию” или в упрощенную волшебную сказку, так это владение сюжетом и стиль.Стиль Брэдбери, который так привлекал меня в молодости, теперь кажется слегкапереслащенным. Но он по-прежнему обладает поразительной силой. Вот абзац,который кажется мне переслащенным:

«А Вилл? Вилл, скажем так, – последняя груша лета на самойверхней ветке. Бывает, глядишь на проходящих мимо мальчуганов, и на твои глазанавертываются слезы. Они чувствуют себя хорошо, выглядят хорошо, ведут себяхорошо. Они не замыслили писать с моста или стибрить точилку в мелочной лавке.Не в этом дело. А в том, что, глядя на них, точно знаешь, как сложится вся ихжизнь: сплошные удары, ссадины, порезы, синяки – и непреходящее удивление: зачто, почему? За что именно им такая напасть?»