Но, несмотря на все это, я не смог полностью воспринятьпаранойю последних четырех лет шестидесятых. В 1968 году, когда я учился напервом курсе колледжа, к нам приходили три “Черные пантеры” [235] из Бостонаи рассказывали (в рамках серии публичных школьных лекций) о том, чтоамериканский деловой истеблишмент, под руководством Рокфеллеров и AT&T [236], виновен в засилье неофашизма в Америке, в войне во Вьетнаме, котораяхороша для бизнеса, а также в создании благоприятного климата для расизма,статизма и сексизма. Джонсон – их марионетка;

Хэмфри и Никсон – тоже; это случай “познакомьтесь с новымбоссом, он тот же самый, что прежний”, как скажет год или два спустя “Кто” [237]; единственный выход – решать этот вопрос на улицах. Закончили они лозунгом“пантер” “Вся власть в стволе ружья” и призвали нас помнить Фрэда Хемптона [238].

Я, не верил тогда и не верю сегодня, что руки Рокфеллеров иAT&T совершенно чисты; я верил тогда и верю сейчас, что такие компании, как“Сикорски”, “Дуглас Эйркрафт”, “Доу Кемикал” и даже “Бэнк оф Нью-Йорк”, болееили менее согласны с тем, что война полезна для бизнеса (но никогда не отправляйтена нее сына, если можете убедить призывную комиссию использовать других, болееподходящих молодых людей; а по возможности кормите военную машину латиносами, иниггерами, и бедными отбросами белых из Аппалачей, но не нашими мальчиками, онет, только не нашими мальчиками!); я считал и считаю, что смерть ФрэдаХемптона была политическим убийством. Но эти “Черные пантеры” предполагалиналичие огромного зонтика сознательного заговора, а это же смехотворно..,только слушатели не смеялись. Они серьезно расспрашивали, как действуютзаговорщики, кто их возглавляет, как они получают свои приказы и так далее.

Наконец я встал и спросил: “Неужели вы серьезнопредполагаете, что в стране действует фашистский заговор? И заговорщики –президенты “Дженерал моторе” и “Эссо” плюс Давид и Нельсон Рокфеллеры –встречаются в большом подземном помещении под Бонневиль-Солт-Флэтс, и наповестке дня вопрос: сколько еще черных нужно призвать для продолжения войны воВьетнаме?” Я закончил предположением, что заговорщики прилетают на встречу влетающих тарелках – что объясняет увеличение числа свидетельств о них с началомвойны во Вьетнаме. И тут на меня заорали, чтобы я заткнулся и сел. Что я исделал, отчаянно покраснев и понимая, что испытывают те эксцентричные личности,которые по воскресеньям взбираются на ящики от мыла в Гайд-парке. И этоощущение мне не понравилось.

Выступавший “пантера” не ответил на мой вопрос (которыйвообще и не был вопросом); он только негромко сказал:

"Ты ведь удивился, верно, парень?” И эти его слова быливстречены смехом и аплодисментами аудитории.

Да, я удивился – и удивление было не из приятных. Нопоследующие размышления убедили меня в том, что моему по" колонию,беззаботно пролетевшему 60-е годы, с волосами, откинутыми со лба, с глазами, горящимисмесью радости и ужаса, с мелодией “Луи-Луи” “Кингсменов” и грохотом реактивныхдвигателей Джефферсона, невозможно было пройти из пункта А в пункт Я, неповерив, что кто-то – пусть даже Нельсон Рокфеллер – дергает за ниточки.

На страницах этой книги я неоднократно пытался доказать, чторассказ ужасов – это во многом оптимистическое, жизнерадостное переживание, чтотаким способом трезвый ум справляется с ужасными проблемами, которые отнюдь несверхъестественны, а совершенно реальны. Паранойя может быть последним и самымпрочным бастионом такого оптимистического подхода, это крик мозга: “Здесьпроисходит что-то рациональное и постижимое. Непостижимого не бывает!"

Поэтому мы смотрим на тень и говорим, что на поросшем травойпригорке в Далласе был человек; мы говорим, что Джеймсу Эрлу Рею [239]платили какие-то богатые бизнесмены с юга, а может, и ЦРУ; мы игнорируем тотфакт, что интересы американского бизнеса часто противоречат друг другу, ипредполагаем, что наше вмешательство в дела Вьетнама, предпринятое с добрыминамерениями, но нелепо исполненное, есть результат заговоравоенно-промышленного комплекса; или, как в недавно расклеенных в Нью-Йорке,неграмотно составленных и плохо напечатанных плакатах, которые утверждали, что аятоллаХомейни – марионетка.., да, вы верно угадали – Дэвида Рокфеллера. С нашейбесконечной изобретательностью мы предполагаем, что капитан Мантелл незадохнулся от недостатка кислорода, когда в 1947 году гнался за этим страннымдневным отражением Венеры, которое опытные пилоты называют солнечным псом; нет,он гнался за кораблем из другого мира, а когда подлетел слишком близко,пришельцы взорвали его самолет лучом смерти [240].

У вас может сложиться неверное представление, если выподумаете, что я приглашаю вас посмеяться над всем этим вместе со мной: это нетак. Это не ограниченность сумасшедших; это вера мужчин и женщин, отчаяннопытающихся – нет, не сохранить статус-кво, а понять, что происходит. И когдакузина Бекки Дрисколл Вильма говорит, что ее дядя Айра совсем не дядя Айра, мыверим ей инстинктивно и сразу. Если не поверим, то перед нами будет всего лишьстарая дева, которая медленно сходит с ума в маленьком калифорнийском городке.Мысль непривлекательная; в разумном мире такие милые леди средних лет, какВильма, не должны сходить с ума. Это не правильно. В этом слышится шепот хаоса,более пугающий, чем вера в то, что она права насчет своего дяди Айры. Мы веримв это, потому что наша вера подтверждает разумность женщины. Мы верим ейпотому.., потому.., потому, что что-то же происходит! Все эти параноидныефантазии на самом деле совсем не фантазии. Мы – и кузина Вильма – правы; этомир спятил. Мысль о том, что мир спятил, неприятна, но как мы можем справитьсяс сорокафутовым насекомым Билла Нолана, как только увидим, каково оно на самомделе, и так же можем мы справиться и со свихнувшимся миром, если будем твердознать, на чем стоим. Боб Дилан обращается к экзистенциалисту внутри нас, когдаговорит: “Что-то здесь происходит, / Но вы не знаете, что это, / Не правда ли,мистер Джонс?” Финней – в обличье Майлса Беннелла – твердо берет нас за руку иобъясняет, что здесь происходит: это все проклятые стручки из космоса! Это онивиноваты!